— Вечер добрый, — сказал я, внимательно рассматривая обстановку. Я первый раз удостоился чести посетить коптёрку, и с удивлением поедал любопытными глазами уютный, по тюремным меркам, интерьер.

— Добрый, проходи, присаживайся.

«Михо» отлично разговаривал по-русски, хотя небольшой акцент всё равно присутствовал.

— Что у тебя случилось, Дёма? Почему полез на запретку?

— Я должен отвечать на вопросы?

В моём голосе звучали нотки неподдельного изумления. Я никак не ожидал, что блатных интересуют такие мелочи.

— Пока не должен, но это легко исправить.

Он улыбнулся, показывая ровный ряд белых зубов, как будто утром посещал дантиста, и тот избавил угрюмого смотрящего от жёлтого зубного налёта. Продолжая молчать, я смотрел «Михо» прямо в глаза. Грузин допил свой кофе и поставил чашку. Закуривая, он выпустил дым в мою сторону, проявляя неуважение, и усмехнулся.

— Дорогой, я наслышан про тебя. Твои поступки в тюрьме выше всякой похвалы.

— Даже так?

— Таки, так. Ты помогал людям, и избавил воровской люд от горстки негодяев. И сейчас не хочешь говорить. Ты мне не доверяешь?

— Доверие — штука опасная. Можно и на перо угодить, если слишком доверять.

— Понимаешь, Дёма, в чём проблема — не у меня, у тебя. Как ты сам знаешь, люди мне доверили смотреть за бараком. Это большое не только доверие, но и ответственность. И хочется мне этого или нет, но я должен знать, что происходит внутри отряда и за его стенами. Ты был в штабе и несколько часов общался со Стрельцовым. Знаешь кто это?

— «Кум», начальник оперативного отдела.

— Правильно. Так вот, уверен, что он предлагал тебе сотрудничество.

— Я не согласился, слово даю.

— И ты предлагаешь мне верить тебе на слово?

— «Михо», минуту назад ты говорил то же самое про доверие. Если за человеком не тянется тёмная история из его прошлого, тюремного, почему не верить?

— Резонно. Хорошо, допустим, я тебе поверил. Допустим.

При этом «Михо» поднял вверх указательный палец.

— Чем докажешь свою правоту?

— Доказывать, и оправдываться — значит проявлять слабость. Прости, но я по-другому воспитан.

— Может ты проигрался, и хотел сбежать? Хотя я знаю, что ты не играешь в карты.

— Никуда я не собирался бежать. Стоял в метрах пятнадцати от запретки, только и всего.

— Из-за шмона, когда тебя искали, забрали два телефона. Кто в этом виноват, Дёма?

— Тот, кто прятать не умеет.

— Нет, тот человек, из-за которого был шмон и пострадали честные и порядочные арестанты. Как сам понимаешь, это надо компенсировать.

— Я платить не буду. Считаю, что не виноват.

Разговор наш заходил в тупик и «Михо», умеючи, с неким циничным артистизмом, старался нагрузить меня на бабки. У него это хорошо получалось, только он не учёл, что не с тем человеком связался. Я знал, что стоит один раз дать слабину и до конца срока буду должен блатным. От этого «груза» потом не отделаться. Даже на свободе.

— Тебе срок неделя. Сто баксов принесёшь и отдашь. Бабулеты пойдут на общак. Я сделаю перевод, и никто при этом не пострадает. И между нами, Дёма, начнутся доверительные отношения. Докажи, что ты мужик и фуфло гнать не умеешь.