Нельзя сказать, что я не пробовал выбрать профессию. Я пробовал. Но из этого абсолютно ничего не вышло.

Вот космонавты. Все хотят быть космонавтами. А берут очень мало кого. Летчик-испытатель — тоже хорошо. Но я никогда не смогу быть летчиком-испытателем. Во-первых, я боюсь высоты, а во-вторых, и вообще-то я не очень храбрый. Часто мне снится один я тот же сон. Как будто иду я по набережной, что возле парка, и вдруг навстречу мне — морда. Пьяное такое рыло. Он меня бьет, ногами даже пинает. А я не могу ответить. Нет у меня злости, и все. А без злости разве подерешься? Пустой номер.

Каждый раз, когда мне снится этот странный сон, я просыпаюсь с какой-то жуткой противностью на душе.

А что, если я вообще неспособный? Совсем неспособный, ни к чему?

Эх, хорошо Ваське Плотникову! Он гений. Ему гадать не приходится. Подумать только, восьмой класс, а он уже знает даже высшую математику. Яков Борисович очень его ценит.

— Ты, — говорит, — талант, Плотников. Все ты понимаешь, все знаешь. Кроме одной мелочи. Никак тебе не удается запомнить, что мы уже проходили, а что только собираемся. Как же ты взялся доказывать эту теорему, если я ее еще не объяснял?

Все это, конечно, Яков Борисович говорит, чтобы так, в шутку похвалить Васькины способности. Но Васька шуток не понимает.

— А я не знаю, — он хлопает своими белыми ресницами, — вы же сами меня вызвали.

— Ну и что, — говорит Яков Борисович. — А если бы ты был прилежным, внимательным учеником, ты бы сказал: извините, Яков Борисович, эту теорему мы еще не проходили.

— Извините, Яков Борисович, — бормочет Васька, — я сейчас все сотру.

— Нет, зачем же? Ты доказал все правильно. Но слишком сложно. Все-таки проще, чем в учебнике, так сразу не выдумаешь. Вот смотри!

И хотя эта сценка повторяется почти каждый раз, когда Якову Борисовичу нужно объяснять новый материал, она нам нисколько не надоела. Не знаю, как кому, а мне это даже полезно. Тут хочешь не хочешь, а что-нибудь западет в голову.

Математика. Трудная наука. Да и не только математика. Если честно говорить, мне мало что дается легко. Не то что какой-нибудь Светке Мокриной. Она круглая отличница. И стихи сочиняет.

Эх, изобрести бы такую машину, чтобы она сразу говорила: способный ты или не способный. Я, конечно, в кибернетике плохо разбираюсь. Но, наверное, можно сделать такую машину…

Надо будет на эту тему «завести» папу. Он иногда любит поговорить в плане научной фантастики.

В этом году Лигия рано вернулась из Москвы. У нее новое модное платье и новая прическа.

— Идет мне?

— Ага!

Мы шли по улице Ленина, и все ребята на нее оборачивались.

Вот странная штука! Наверное, человек изменяется не постепенно, а как-нибудь вдруг, сразу. В самом деле, только что она уехала и вот вернулась совсем другая.

— Грустная ты какая-то.

— И вовсе я не грустная, — говорит Лигия. — Просто я наполненная. Понимаешь?

— А раньше, значит, ты была пустая?

— Если хочешь, да. Когда человек не знает настоящей жизни, он не может быть наполненным. Понимаешь?.. Нет, ты этого не поймешь.

Все-таки она страшная задавала. Кривляется, кривляется… Я же чувствую, что ей хочется мне что-то рассказать. Но она нарочно не рассказывает. Ждет, когда я стану выспрашивать. А я нарочно не выспрашиваю.