- Здорово. Так я и думал! - сказал Ванька Каин. Глаза его озорно заблестели. Весь он завертелся, словно на иголках... - А где же обиталище этого самого человека... Рыхловского?
- Живет он на Кудьме, в своем имении...
Вдруг с нар поднялся большой чернобородый дядя. Он потянулся и зевнул.
- Здравствуй, голова! - кивнул он Каину. - Тебя-то мне и нужно! Значит, ты - Каин?
Ванька вскочил, сунул руку за борт кафтана.
- Отойди! Убью!
- Брось! Я вышел тебя встречать, а ты...
- От кого пришел?
- От Михаила Зари.
- Так бы и сбрехнул. А у меня и душа в пятки.
Обратившись к Гринбергу, Сыч похлопал его по плечу:
- А ты не хнычь, дедушка... Со мной тоже не лучше. Один поп в церкви на Дону призывал народ избивать цыган, которые якобы так же вот, как и ты, торговле русских купцов мешают... И объяснил богомольцам он, в том числе и мне, что цыганами прозываются потомки Хама... Он говорил, что они болтают между собою на неизвестном языке, хвалятся знанием предбудущего и разных медицинских тайн. Сущий же их промысел - воровство; они подговаривают к себе в общество беспутных людей. Так объяснял нам православный поп. А попа того, слава тебе господи, заковали в кандалы за то, что в пьяном виде он во время обедни, заместо государыни, свою жену провозгласил... Вот как, дедушка, а ты скулишь!
- Дай руку... - сказал Ванька. - Ты Хам, а я Каин... По Библии мы с тобой одних кровей. Но где же мы увидимся с вашим атаманом?
- Под Макарьевым монастырем, на Волге. Он ждет тебя там.
- Милый мой! - крикнул Каин, засияв от радости. - Веди! Много я слышал о нем. Со мной еще шесть товарищей. Они в соседних домах ночуют. Идемте все вместе.
И, обратившись к Залману, он гордо заявил:
- Видишь, старина! Не ошибся я... Свои... Бояться нечего.
У Залмана были большие и какие-то ребяческие глаза, и к каждому из присутствующих он прислушивался с удивлением и любопытством, приговаривая: "Так, так"... И кивал услужливо головою, но, выслушав всех, делался еще задумчивее.
На утро, когда все проснулись, Залманово горе заставило, все-таки, задуматься и Ваньку Каина, и цыгана Сыча, и Турустана. Что ни говори, а правды от губернатора не жди! Правда у "Петра и Павла"* осталась. А тем более - еврей...
_______________
* В Москве был известный застенок - "Паеатара иа Паааваеал".
- Плохо дело! - вздохнул Сыч, - кругом кулимеса, будто от беса... Добрый человек своей смертью не кончает век - иначе в царство небесное не попадешь.
Тогда выступил Рувим. На бледном лице его зарделся румянец. Зубы маленькие, белые, будто у ребенка. Ну, что он там еще может сказать, этот хилый, бледный юноша? Однако Рувим говорил смело, подавив в себе минутное смущение:
- Отец! Отпусти меня с этими вольными людьми... Не хочу я быть виноватым без вины. Воспротивиться намерен я злу и поискать выхода иного.
- Ого! - подмигнул Ванька Каин Сычу. - Видать, соколенок! Гляди, как нахохлился!
Старик поник головою, начал шептать молитву. У Рахили на глазах выступили слезы.
- Рувим, - сказала она, - как же ты бросишь отца и меня?
- Зачем мне бросать вас? Что ты, Рахиль! Я хочу сберечь отца и тебя и найти безопасный для еврея угол.