Тифлисцы переглянулись, и статский советник сказал:

– Ну-ну…

Протянул руку питерцу, прощаясь:

– Тогда до завтра. В десять часов я прибуду в анонимное общество, вместе будем деньги пересчитывать.

– До завтра.

Остаток дня Лыков не находил себе места. Хорошо, конечно, что он назначил себя на главную роль. Не будет совестно перед погибшими – если сам уцелеет. Но умирать отчаянно не хотелось. Сейчас бы напиться, но перед боем нельзя. Надо пережить завтра этот страшный час, пережить и уцелеть. А там будет легче. Всю камарилью к ногтю – и домой.

В конце концов он не выдержал и приехал к Виктории Павловне во врачебную управу. Фомина-Осипова удивилась и сразу разволновалась:

– Что случилось?

– Извини, ты не можешь отправить сына к отцу сегодня вечером? Вне очереди.

Докторша стала совсем бледной:

– Объясни, что произошло! Тебе угрожает опасность?

– Нет, что ты. Просто соскучился. Давно не виделись.

– Так соскучился, что не мог подождать два дня? Не лги мне, я уже взрослая женщина.

– И в мыслях нет врать. Завтра уезжаю по всему Кавказу: Александрополь, Эривань, Баку… Долго не приеду. А я и без того истосковался.

Виктория Павловна впилась в сыщика глазами. Ах, как трудно обмануть этих женщин! Они чувствуют сердцем, слова тут не помогают. Лыков просто молча смотрел, не отводя взгляда. И Виктория увидела, что хотела. Ведь поняла, все она поняла! Сыщик был в этом уверен. Но прикинулась, будто поверила:

– Хорошо. Жду тебя к девяти. Сумеешь?

– Да. Спасибо.

В ту ночь она любила сыщика, как в последний раз. Разговоры были ни о чем, да и мало было разговоров… Ранним утром Алексей Николаевич вышел на улицу, оглянулся. Знакомый силуэт в окне. Чуть качнулась рука: прощай. Он выпрямил спину и пошел, убеждая себя не бояться. Все началось с его испуга, когда он дал расстрелять молодого парня. Вот теперь нелюди за это ответят.

В десять утра в кассе анонимного общества вовсю кипела работа. Варун-Секрет пересчитывал банкноты и увязывал их в пачки. Банкноты были разного номинала: от пятисотрублевок до четвертных. Отдельно в кожаные сумы укладывали золотые десятки, завернутые в красные кульки[60]. Пересчет и упаковка продолжались с вечера. За это время счетчик не выходил из помещения кассы, ел и спал там и порядком вымотался.

Лыков с Трембелем сидели в кабинете директора-распорядителя и ждали. Питерец уже переоделся в мундир стражника. Скиба бегал туда и обратно, внося в обстановку нервозность. Наконец через сорок минут он пришел и сообщил:

– Закончили.

– Пойдемте взглянем, – предложил статский советник.

Они зашли в кассу. На полу лежало шесть мешков и несколько кожаных сумок.

– Будете пересчитывать? – с сарказмом поинтересовался Варун-Секрет.

– Черт в них ногу сломит, – махнул рукой сыщик. Взял под мышку два мешка и пошел на двор.

Там уже стояла карета государственного казначейства. Четыре могучих коня били копытами. Рядом сгрудились спешенные стражники. Алексей Николаевич подошел к ним и сказал:

– Ребята, я коллежский советник Лыков. А оделся унтер-офицером для конспирации.

– Понятно, ваше высокоблагородие!