Втихую не получилось. Обнаружили меня и давай спрашивать. Пришлось срочно придумывать объяснения, откуда я (то есть Лермонтов) все это знаю и умею. Зато придумал быстро.
«– Откуда умения? С Кавказа. У казаков из своего отряда перенял, дабы уцелеть во время стычек с горцами. А таковых тогда случалось множество…»
Тут я не соврал. Во время второй ссылки на Кавказ поручик Тенгинского пехотного полка Михаил Лермонтов не только штурмовал неприятельские завалы на реке Валерик – «несмотря ни на какие опасности, исполнял возложенное на него поручение с отменным мужеством и хладнокровием», но и команду «охотников» возглавлял. От рубаки Дорохова[72] «в наследство» достались, когда тот после ранения отправился в госпиталь. Та еще компания подобралась. Разжалованные офицеры, казаки и кабардинцы. Отчаянные беспринципные черти, чей новый командир завел для этого полкового «спецназа» свои правила: прошедший испытание брил голову и отпускал бороду, маскируясь под горца. Одевались тоже по-горски, как и воевали. Огнестрел в отряде не признавался и презирался. Вместо него холодняк и простая стратегия: с шашками и кинжалами тихо подкрасться и без всякого «ура!» молча кинуться на врага, чтобы столь же тихо резать, рубить, колоть.
Бойцам под стать был и командир этой «блуждающей кометы». В ту пору очень Лермонтов напоминал барона Унгерна среди его казаков-забайкальцев. Та же диковатость, грубость и первобытность. Спал он на земле, ел из общего котла, небрежно относился к внешнему виду, нося красную, как будто вечно нестиранную канаусовую рубаху, что выглядывала из-под вечно расстегнутого сюртука. Еще гарцевал на белом, как снег, коне и, по-молодецки заломив белую холщевую шапку, вместе со своими удальцами бросался в самые отчаянные авантюры.
Все это я рассказал Мише. Он поверил, но само собой по закону жанра немедленно сработало обычное «научите точно так же биться». Пришлось учить.
И преемственность традиции тоже соблюдена. Потому поблажек Мише я не даю, заставляя его безо всякого оружия сражаться с Фадеевым во дворе форта. Благо Митька в поддавки с юнгой не играет, отлично зная, что теперь парень благодаря мне и своим врожденным способностям может, рыкнув, ярь в себе пробудить. Между прочим, не он один. Удивил Макарий. Сила силой, но с боевыми секретами наших предков батюшка тоже хорошо знаком. В монастыре познал. Не Шаолиньском, а Соловецком. Есть там своя закрытая, секретная школа рукопашного боя. И неслабая такая школа. Спарринговать с Макарием интересно. Против моего скоростного «волчка» неплохо орудует более силовым, «медвежьим» «бером». Но сейчас священник наблюдает за Мишей. Тот уже успел отбить пусть пока деревянный (как и ружье) штык, а затем опрокинул Фадеева, бросившись матросу кубарем под ноги. Пора спасать побежденного от неминуемого добивания.
– Прекратить бой! – гаркнул я ко всеобщему неудовольствию здешних артиллеристов. Они на тренировке присутствуют по моей взаимной договоренности с начальником гарнизона полковником Куприяновым – суровым служакой с окладистой русой бородой, прихрамывающей походкой и привычкой следить буквально за всем, что происходит во вверенном ему форте. Он тоже смотрит и ждет, когда перед основными учениями я проведу дополнительные. Дождался.