Передовым предполагаю поставить один из ста пушечных кораблей, потому что они более других могут вынести, и при том их залпы действительны и облегчат работу остальным. Пароходы должны держаться так, чтобы всегда быть готовыми подать помощь обитому кораблю…

С ранним утром флот отправится под всеми возможными парусами напролом. При приближении его откроют пальбу три первые батареи европейской и азиатский Фанараки и Папас-Бурну…»

Не менее жарко Гришка рассуждал и об итогах Крымской:

«– …О том, кто кого победил, споров много. Часто слышу, что для нас закончилось все не очень хорошо из-за общей обстановки. Сражалась, мол, Россия практически одна со всем миром – вот и не смогла победить. С этим утверждением трудно не согласиться. Тут против нас действительно выступала целая свора. И извечные враги британцы, полностью подмявшие под себя Турцию[62], а заодно всеми силами пытающиеся выдавить нас с Кавказа и Черного моря. И Франция с ее обиженным новоявленным императором, до истерии стремящимся к реваншу за грозу двенадцатого года[63]. И корысти ради влезшая в эту союзническую упряжку Сардиния[64]. И всевозможные сочувствующие: Австрия, Пруссия, Шведско-норвежский тандем[65]. Только я скажу так: когда в ход идет чистая математика, любые комбинации бессильны.

– То есть?

– У нас в большинстве своем гладкостволки, бьющие на триста шагов, у них – много нарезных штуцеров с дальностью стрельбы в тысячу двести шагов. Троекратное превосходство. Наши солдаты сильны в штыковой и рукопашном бою, но кто сказал, что союзникам обязательно нужно подходить так близко к русским позициям? Достаточно подойти до нужной дистанции, и можно спокойно отстреливаться, не боясь быть убитым русской пулей. Та просто не долетит до цели. А мы в это время мучайся с гладкостволами и их адаптацией под французские пули[66].

Конечно, нельзя сказать, что у нас нарезного оружия вообще не имелось в наличии. Имелось, но… Снабжались ими лишь стрелковые батальоны. По двадцать шесть ружей на батальон, да и то литтихскими штуцерами, а эти весят по пять с лишним килограммов каждый и трудно заряжаются особой пулей с ушками, которыми она вкладывалась в нарезы ствола. Про цилиндросферическую пулю Нейслера опять же не забываем. За счет нее даже из гладкоствольных ружей можно бить до шестисот шагов. Куда против этого круглым пулям?

Или пуля Минье. Она тоже не подарок.

А уж про то, как мы со всеми этими недостатками боролись, вообще можно говорить бесконечно и поминая недобрым словом тамошний ленд-лиз[67]…»

Насчет ленд-лиза не знаю, но часто вспоминаю «грядущую» Первую мировую с бездымным порохом, пулеметами, остроконечными пулями, гранатами и прочими «удобствами». Земля и небо. Даже тамошняя «мосинка» по сравнению с нынешними ружьями мечта абсолютно для любого стрелка. Это точно и неоспоримо.

Еще из разговоров Лермонтова на «Палладе» о том, из чего же приходилось стрелять здешним гусарам, можно сделать удручающий вывод: с качеством огнестрельного оружия в николаевском времени проблем выше крыши. Как вам положенный Михаилу Юрьевичу по штату кавалерийский офицерский пистолет? Ударный. Нарезной (в канале двенадцать нарезов). Заряжается с дула здоровенной круглой пулей (там только один калибр семь с небольшим линий