— Ничего-то ты, нянька, не понимаешь... — говорит Вася, с сожалением качая головой. — Разве это Россия? Это только некая часть, вот такой крохотный кусочек. Я про всю Россию говорю.
— Где же мне, батюшка, знать, — отвечает нянька. — Старуха уж я.
— Мадемуазель Жозефина, — говорит он тогда по-французски гувернантке Жозефине Ивановне, на минуту заглянувшей в комнату, — а вы знаете, как огромна Российская империя?
— О, это очень большая страна, — быстро соглашается Жозефина Ивановна. — Франция — тоже очень большая страна. Когда я жила в Ионвиле со своими родными...
«Ну, теперь поехала! — думает Вася. — Лучше ее не трогать».
И чтобы отвлечь старушку от воспоминаний ее молодости, хорошо известных ему, Вася соскакивает с подоконника и заводит другой разговор.
— А знаете, Жозефина Ивановна, — говорит он, — книжка, которую вы мне дали, очень интересная. Я ее уже прочел.
— Уже прочли? — удивляется Жозефина. — Всю? Всю прочли?
— Всю! — говорит Вася и хлопает книгой по колену.
— Но, Базиль, — пугается Жозефина Ивановна, — там были заложенные страницы. Я забыла вам сказать, что этого читать нельзя.
— Это об островитянах-то? — спрашивает Вася.
— Да, да, Базиль. Они там у себя ходят совершенно... ну... совершенно без платья. Этого читать нельзя.
Вася громко смеется:
— Все, вес прочел! И, знаете, Жозефина Ивановна, это самое интересное, — дразнит он старушку.
— Вы очень плохо сделали, Базиль; вы очень много читали и очень мало кушали, — говорит Жозефина Ивановна и быстро выходит из комнаты.
— А может, батюшка, — обращается Ниловна к Васе, — может, и впрямь откушать чего изволишь? Может, киселька малинового с миндальным молочком? Может, ватрушечку со сливками? Вишь, Жозефина Ивановна обижается на тебя.
Вася отрицательно качает головой.
— Ни ани, ни нуа не хочу, — отвечает он. — У меня табу расиси.
— Чего, чего? — недоумевает Ниловна. — Это где же ты выучился такой тарабарщине? От цыган слышал, что ли?
— Не от цыган, а от жителей острова Тана, нянька. Я был в путешествии.
— Господи, батюшка, уж не повредился ли ребенок? — ворчит про себя Ниловна. — В каком же путешествии. Васенька, когда ты из горницы который день не выходишь?
— A вот!
И Вася потрясает в воздухе книгой.
— А ты не зачитывайся, батюшка, — советует Ниловна. — От этого повреждение ума может получиться. Ты бы и впрямь покушал чего.
— Я же тебе сказал уже!
— Да разве я по-тарабарски понимаю, батюшка! Я, чай, православная.
— Я тебе сказал, — поясняет Вася, — что ни есть, ни пить не хочу, что брюхо у меня полно. — И вдруг громко кричит в окно: — Эввау! Эввау!
Господь милосердный, да что с тобой? — пугается «нянька.
— Это я ему. Гляди, кто по дороге-то идет! Эввау! Ниловна выглядывает в окно.
— Ну кто? Тишка. Гуся несет. Наверно, гусь куда ни на есть заблудил, он его поймал и несет домой.
— Эввау, Тишка! — кричит Вася. — Арроман, иди сюда. Не гляди на эту старую бран! — Вася знаками показывает на няньку.
Но Тишка, пугливо озираясь по сторонам, ускоряет шаг и, не глядя в сторону Васи, исчезает из виду.
— Побежал к своей эмму, — говорит Вася. — Эввау — это кричат, если рады кого видеть; Арроман — это мужчина, а бран — женщина. Эмму — хижина. Тишка убежал в свою хижину, потому что трус.