На четвертый день Васе стало лучше. Температура упала. Он сбросил пузырь со льдом и спросил сидевшую около него няньку, что с ним было.
— А то, батюшка, — ответила нянька, — что страху я натерпелась за тебя нивесть сколько. Разве можно дворянскому дитю ночевать в омете? Чай, ты не пастух и не Тишка.
Вася ничего не сказал. Говорить ему не хотелось. Жар в теле теперь сменился упадком сил и сонливостью.
Сквозь легкую дремоту Вася слышал срывающееся побрякивание колокольцев пробегавшей мимо дома тройки, потом звонкий говор их вдали, постепенно удалявшийся.
«Наверное, повезли Фердинанда Фердинандовича в Пронск», — подумал Вася и даже хотел спросить об этом няньку, но жаль было спугнуть овладевшую им приятную дрёму.
Пришла тетушка, зябко кутаясь в шаль, несмотря на теплый вечер.
— Ну что, как? — спросила она у няньки.
— Спит, — шепотом отвечала Ниловна.
Вася слышал все это, но нарочно покрепче зажмурил глаза и начал дышать шумно и ровно, как спящий.
Тетушка отдала несколько распоряжений няньке и вышла.
Вася открыл глаза, В комнате стоял густой сумрак. В окно сквозь молодую листву огромного дуба, росшего у самой стены дома, просвечивало еще не совсем потухшее вечернее небо с робкими, едва наметившимися звездами. Иногда легкий, не ощутимый в комнате ветерок налетал на дерево, перебирая листву, и замирал.
В ногах у Васи, на табуретке, сидела Ниловна. Старушка» не славшая уже несколько ночей, с трудом боролась со сном. Иногда она роняла голову на грудь, но быстро открывала глаза и старалась бодриться. Затем ее голова снова клонилась на колени или на бок. Но каждый раз, не встречая опоры, старушка пугливо просыпалась, чтобы через минуту снова куда-то валиться всем корпусом.
Васе стало жалко няньку, и он подсунул ей под бок одну из своих подушек.
Старушка, качнувшись в эту сторону, упала на подушку и крепко уснула.
Вася начал думать о тетушке, о дяде Максиме, о том, что он напишет ему письмо и будет просить взять к себе в Москву. Ведь он никогда еще не был в Москве!
Мысль о Москве приводит его в доброе настроение. Он поворачивается на бок, находит в окне свою любимую яркую звезду, которая приходит к нему каждый вечер, и любуется ею. Из парка сюда доносится чуть слышное пение соловьев. За окном сначала слабо, затем все громче начинает трюкать сверчок. Слышатся чьи-то легкие шаги: кто-то шуршит босыми ногами по прошлогодней дубовой листве, и почти невидимая тень появляется в окне и замирает на месте.
— Кто там? — тихо спрашивает Вася.
— Это я, барчук, — слышится в ответ громкий, свистящий шепот Лушки. — Меня Тишка прислал к тебе.
Вася быстро соскакивает с постели и подходит к окну.
— Зачем он прислал?
— Дуду вот принесла, — отвечает Лушка. — Ну и дуда же! Поет, ровно живая.
Лушка сует Васе в окно аккуратно высверленную из липы дудочку со многими отверстиями.
— Это Тишка сам сделал? — удивляется Вася.
— Сам, сам, а то как же. Лопнуть мне на этом месте! — клянется Лушка.
Но эту же самую дудку Вася давно видел у Тишки, который купил ее на ярмарке в Пронске и извлекал из сундука только по большим праздникам. Значит, Тишка отдал ему самое дорогое, что у него есть!