– Вы пришли поговорить со мной о Ноно, – сказала она, протягивая ему чашку. – Отец Краус звонил мне.

– Вы помните какие-то подробности того дела?

– Я помню все.

Она указала ему на стул у покрытого клеенкой стола. Эрван увидел себя ребенком на ферме по соседству с дачей, которую снимали родители. Каждая мелочь там была грубоватой и унылой, но при этом в них сквозила подлинность и значимость, совершенно непривычные для маленького парижанина.

– Когда именно вы познакомились с… Ноно? – спросил он, приступая к беседе.

– Когда Тьерри Фарабо был арестован вашим отцом.

– Вы тоже в курсе.

Она улыбнулась. По лицу разбежалось множество морщинок, превратив кожаную маску в паутину. Она держала свою чашку двумя руками, как подношение.

– Я читаю французскую прессу. Я знала, что однажды вы позвоните в мою дверь.

Он отпил глоток обжигающего кофе. Жидкость подействовала на его горло как болеутоляющее. Он достал диктофон и положил на стол:

– Можно?

– Прошу вас.

Нажал кнопку. Второй допрос.

– У Фарабо была одинокая хижина в двух километрах от Лонтано, – начала монахиня. – Внутри заирские военные нашли его инструменты, магические снадобья, заметки. А еще ребенка одиннадцати лет, в ужасном состоянии. Они отреагировали чисто по-африкански. Сожгли хижину, прокляли место и бросили ребенка в вонючую камеру. Едва не сожгли и его тоже.

У нее был совсем не такой акцент, как у Крауса: настоящий валлонский, который для французского уха звучал немного комично.

– Я думал, что все боялись и уважали Фарабо.

– Пока его не арестовали. Белая власть обратила в прах его могущество. В таком контексте ребенок-сообщник стал воплощением зла. Маленьким колдуном, которого следовало линчевать. Его начали демонстрировать во время богослужений. Организовали обряды экзорцизма. Когда я его встретила, ему недолго оставалось до того, чтобы закончить дни с горящей покрышкой на шее.

– А где был мой отец?

– Он занимался Фарабо и его отправкой в Киншасу. И был не в курсе ситуации.

– Вы уверены?

– Совершенно. Это я с ним связалась.

– Как он отреагировал?

– Как и я. Он был убежден в невиновности мальчика. Просто одно из звеньев в истории. Мы договорились: он все устроит с бумагами, а я оставлю мальчика при себе.

– Как ему это удалось? Я имею в виду: технически?

– Заир не Франция и не Бельгия. К тому же против ребенка не было никаких улик. Если он и помогал заманивать девушек в ловушку, их уже не было, чтобы об этом рассказать. Фарабо ни разу о нем и словом не обмолвился.

Эрван опустил глаза – глазок диктофона походил на красный огонь светофора.

– Расскажите мне о мальчике. Опишите его.

– Его звали Арно, со звучным «о», на фламандский манер. Арно Луаян. Светловолосый и щуплый. Он тоже был сиротой, родом из Монса. Как он оказался в Лонтано, никто так никогда и не узнал. Фарабо подобрал его. Все думали, он его родственник: они были немного похожи.

Эрван подумал об изнасилованиях:

– Вы полагаете, Фарабо надругался над ним?

– Никоим образом. Ноно ни разу не подвергался ни малейшему сексуальному насилию. Я ознакомилась с его показаниями. Ставка была на другое. Фарабо хотел передать ему свои способности, прежде чем его арестуют. Поэтому он инициировал Ноно…