И в тишине, прихрамывая, медленно уходит к себе.

Укачивая на руках беспокойную после инцидента Варвару, Злата разговаривает с приехавшими из агентства нянями для Марка. Одна дневная, вторая — ночная. Но сегодня побудут обе.

— Тихий…

— М?

— Я не буду тебя сейчас лечить, что ты не должен был стрелять. Я тебя понимаю. Но не потеряй грань. Она быстро стирается.

— А где грань, Демид? — хмуро правит поехавшие стабилизаторы на корпусе лука.

— Хороший вопрос. Тебе на него никто не ответит. Даже закон. Потому что закон надо иногда нарушать, когда тебе или близким угрожает опасность. Мера опасности — вот грань. Если выстрела можно избежать, лучше не стрелять. Если выстрел повлечёт за собой серию ответных — тоже. Иногда, надо отдать ситуацию тем, кто сильнее, чтобы разрулили они. Иногда, сильнее всех в ней оказываешься ты. И только ты можешь решать. Но если можно обойтись без выстрела, и никто необратимо не пострадает, не стреляй.

— Он Варю испугал, — недовольно.

— Заварушка этого никак не исправила, только усугубила. В этой ситуации не нужно было провоцировать Родиона. Мы бы спокойно забрали Варвару и без этого.

— Он целился в Арса!

— Ты ему подсказал эту идею, прицелившись в него. Если уж ты получил доступ до оружия, эмоции в сторону и хладнокровно просчитывай ситуацию. За всех!

— Ладно… Просто… Достал! — с досадой. — Почему он не просчитывает хладнокровно, когда достаёт ствол?!

— Потому что — конченный, — развожу руками. — Тупой нарк. Но ты же — нет.

— А если вокруг через одного — конченные?!

— Отделяй безопасных от опасных, — показываю пальцем на висок. — Думай.

— Родион какой?

— Теперь опасный.

Вздыхает.

— Не вздыхай. Ты молодец, — сжимаю его плечо.

Из детской — шум. Ставлю на стол стакан с вискарём, захожу туда. Детская напротив спальни отца. Не разбираясь в сути проблемы, выволакиваю за локоть качающую права сильно нетрезвую Наталью.

Завожу напротив, в их с отцом спальню. Силой усаживаю в кресло.

— Что ты делаешь?! — возмущается она.

Оглядываюсь. Срываю с подушки наволочку. И начинаю туда закидывать многочисленные початые бутылки с элитным спиртным. Да здесь целое состояние, мать её! Под руку попадается бутылка коллекционного игристого вина. Это из нашего винного погреба, я выкупил на аукционе штук пять. Для каких-нибудь событий.

Бутылка тоже отправляется в наволочку.

Открываю несколько шкафов. Оттуда забираю Хеннеси и Glenfiddich за восемьдесят косарей. Мой Glenfiddich!

Не дохера ли для вчерашней официантки?

Разворачиваюсь. Мне хочется раздолбить этот мешок со спиртным об её светленькую головку. Сука. Горем ты убитая, да? Да тебе на отца похер! И на сына — похер. Переживаешь только из-за наследства.

Встряхиваю бутылки.

— Мой месседж понятен? — сдерживая себя, цежу я.

Поправляет волосы, пьяно приосаниваясь.

— Что ты себе позволяешь?

— Посмеешь подойти к ребёнку пьяной, выставлю на улицу в то же мгновение.

В детской теперь будут камеры. Завтра же установлю!

— Это мой ребёнок! А выгоняешь, что ж… Мы готовы уехать прямо сейчас на нашу квартиру.

— Дети Черкасовых будут воспитываться Черкасовыми, — повторяю я, фразу отца. — Ты же можешь собирать вещи.