— Сбегай-ка в больничку, да проведай там Имре, — сказал ему начальник.

— Прямо сейчас? — уточнил Медведев.

— Так точно! — рявкнул Лацис.

«Бляха-муха, вот непруха», — подумал чекист. — «Дождь нальется прямо в ухо!» Но вслух ничего говорить не стал, взялся с места в карьер и помчался сквозь слабеющий ливень к Екатерининской гимназии. Дисциплина превыше всего! А еще всего превыше — маузер в руке товарища Лациса и его необузданный нрав.

Несколько томительных минут тянулось молчание: Тынис увлеченно писал что-то в свою тетрадь под кожаной обложкой, начальник ЧК стрелял глазами, Матрена иногда резко меняла свою позу из кривой в очень кривую, не переставая при этом крутить ручку. Тойво — тот, что не на стуле — хотел вернуться в свое тело, но у него никак не получалось.

— Откройте мне веки, — вдруг сказала женщина унылым стариковским голосом.

Веки, конечно, откроют — мало ли у него поблизости всяких подручных шастает! Но вот тогда всем может прийти конец. Живыми и здоровыми, на кого падал взгляд Вия, еще никому не удавалось остаться (это точно, Гоголь Николай Васильевич подтвердит). Что же случится с самим Тойво — нельзя было даже догадываться.

На счастье дверь снова приоткрылась и проговорила:

— Имре помер. Сверзился с подоконника и дух из него вон.

Это опять, стремительный, как коростель, Медведев вернулся, весь промокший до нитки.

— Как так? — удивился Лацис.

— А вот так! — взвыла Матрена и захохотала басом.

На Медведеве сразу высохла вся одежда. Только штаны снова промокли, поэтому он скорейшим образом ретировался.

— Его твой парнишка убил, тот, чье тело сидит на стуле, — доверительно пророкотала женщина. — Так откроет мне кто-нибудь веки-то?

— Сука, — сказал Лацис. — Уберите этого монстра! Профессор, твою мать!

Тынис почесал химическим карандашом за ухом и вздохнул. Конечно, надо было что-то делать, конечно, надо было заканчивать эксперимент. Но как? И как быть с Тойво?

Сегодняшнее событие, безусловно, было успехом. Душа есть, она даже отделяется от тела, но вот управлять ею и контактировать — не получается. Отталкиваясь от полученных материалов, можно продолжить исследования, учитывая сублимацию всех фактов: гроза, ливень, женщина, не потраченная научными школами, парень, с толикой древней крови, собакой Лацисом можно пренебречь, как не имеющим значение.

Вот только дальше весь научный эксперимент превратился, черт знает, во что. Какие-то святочные гадания на зеркале, образы, словно Жуковский и его Светлана. Вычитка «Вия» и все такое. Бесноватость Матрены только усугубила дело. Конечно, Владимир Михайлович Бехтерев не подвержен закостенелым догмам, он принимает очевидное, даже если оно невероятное. Но и ему как преподнести всю эту бесовщину?

Впрочем, впереди экспедиция, времени, чтобы поразмыслить, как следует, достаточно. Отчет, конечно, он отправит в Петербург уже завтра. Но распространяться насчет непроверенных и непонятных событий — это делать можно только вскользь, не вдаваясь в подробности. Лучше потом с глазу на глаз объяснить.

Черт, глаза эти с зеркала надо убрать!