— Будет тебе амнистия, Матрена, — кричал он. — Пол подмести, воды принести и спиртом протереть все, что скажет товарищ ученый.

— А как же расстрел? — оживилась женщина и высморкалась в мокрые уголки платка.

— В другой раз, когда попадешься, — пообещал Лацис. — Идет?

— Идет, — обрадовалась Матрена.

— За что ее? — поинтересовался Тынис, когда та смоченным в воде веником смела с пола всякие щепки, грязь от сапог и чьи-то потерянные зубы.

— Да был повод, — ответил начальник. — Нашего сотрудника пристрелила из ружья. Дрянь, конечно, был чекист, но нельзя же во власть стрелять! Это же полная контрреволюция.

Женщина, услышав разговор про себя, опять всхлипнула.

Тойво от нечего делать подошел к окну и принялся разглядывать улицу.

Рядом с бывшим полицейским участком добротные купеческие дома, дальше по вымощенной булыжниками дороге церковь на горке. Другая дорога — к железнодорожной станции — грунтовая, словно выработанная по центру. Когда дожди проливные — здесь собирается вода, которая делается грязью. Еще пятьдесят лет — и будет овраг, а не дорога. Весь Буй одноэтажный, но не барачный. Двухэтажное здание Екатерининской гимназии приспособлено под разные цели: под склад, под больничку — раньше в Буе был просто акушерский пункт на две койки, одна комната — под школу, одна — под Комбед, Комитет Бедноты, там теперь голытьба и лодыри со всего Буя пьянствуют. То есть, гимназия оптимизирована. Второе двухэтажное здание — ЧК.

Где-то громыхнул гром. Вдоль по улице, промчалась, как ветер, вытянув вперед голову, чья-то заполошная курица. Дело к дождю, сильному летнему, усугубленному грозой.

Женщина между тем достала откуда-то из своего узелка полулитровую бутылку, начала смачивать из нее тряпку и протирать пластины зеркал.

— Стоп, стоп, — всполошился Тынис. — Ты что делаешь?

— Сам же просил, барин, спиртом протереть, — ответила та. — Спирта у меня нет, вот самогонка тоже подойдет. Хорошая, выдержанная, чистая, как слеза.

Эстонец посмотрел на Лациса, тот только кивнул: мол, все правильно. Тынис вздохнул, достал из саквояжа двухсотграммовый бутылек и протянул его женщине. Она, не моргнув глазом, убрала его себе в карман и продолжила макать тряпицу в самогон. Тойво это развеселило, и он фыркнул.

Тынис жестом потребовал вернуть ему свой спирт и самолично перепротел все зеркала и шары динамо-машины.

— Ну, вот, теперь нужен стул с высокой спинкой и, пожалуй, можно начать, — объявил он.

Женщина по указке начальника приволокла откуда-то оговоренную мебель, а за стенами ЧК снова громыхнуло.

Тойво было предложено присесть на стул по максимуму удобно, но это все никак не удавалось. Очень неудобный был стул, твердый, не к столу будет сказано. Эстонец промокнул спиртом ему лоб и прилепил на него льняную полоску с тончайшими медными проволочками, вплетенными вдоль ткани. Товарищ Лацис примостился на кушетке, положив себе на колени маузер в кобуре. Женщина отошла в угол, она почему-то не отправилась домой. На нее как-то перестали обращать внимание, будто ее и не было в комнате, или она стала просто частью интерьера.