— Помню, как один из егерей, после особо жесткого «обмена любезностями», размазывая кровь по лицу, сказал, а мне потом перевели, — сказал Дубалов. — Точно, конечно, не изложу, но примерно смысл его слов сводился к тому, что «если гнушаешься и глумишься по отношению к своим ближайшим соседям, то будь готов, что в скором времени поблизости окажутся дальние соседи, которые вовсе не соседи, а арабы, китайцы, негры или индусы. Живи с ними, коли получится. Может, в скором времени и сам сделаешься арабом, китайцем, негром или индусом».

Ну, что же, вполне разумно, согласился Тойво. Помня, какое отношение государственных чиновников во вновь образованном государстве Финляндия к своим же соотечественникам, не удивительно совсем худое их поведение с разными прочими карелами. Но сам-то он не карел! Поэтому решил поменять тему.

— А увечье рук тоже с Маньчжурии? — спросил он.

— Да нет, — усмехнулся Дубалов. — Реквизировали мы однажды кое-какое хозяйство у старообрядцев в Бежецке — все по закону, потому, как я сам и был закон, черт бы его побрал. Вскрыл один ящик, весь в праведном гневе, он — возьми, да и взорвись. Не сильно, не адской машинкой был заряжен, а артиллерийскими капсюлями, но пальчики мои бедные отлетели. Досадно, конечно, но именно тогда глаза у меня и открылись. Что мы делаем? Мы же культуру уничтожаем. Ту, что была раньше на этой земле, насильно насаждая, что попало. Иконы попы перерисовывают и подрисовывают, книги пропадают, какое-то монголо-татарское иго напридумывали. Вот я и подумал: лучше буду песенки петь, да на гармошке играть. И тебе, паря, советую: держись от политики подальше. Думаешь, цель у нее — выявить, кто сильнее?

— Вероятно, так и есть, — согласился Тойво. Кто сильнее, тот и гнет свою политику, тот и устанавливает свое господство.

— Цель у политики одна: подменить былое истинное выдуманной ложью, — Дубалов подмигнул и опять прошелся обрубками пальцев по своей груди, как по гармошке. — Подменят — тогда пиши пропало.

— Почему?

— Так ты Библию вспомни: «и тогда соблазнятся многие, и друг друга будут предавать, и возненавидят друг друга; и многие лжепророки восстанут, и прельстят многих; и по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь»[3]. Падет последний карел, преисполнится чаша грехов людских, радуга пропадет, наступит Потоп. Короче, всем будут кранты.

Они замолчали, Антикайнен молчал сильнее. Стало быть, музыкант Дубалов молчал слабее. Каждый думу свою думал.

Линквидст обнаружил перемещение столыпинского вагона из Выборга в Петроград, а потом еще и еще, пока, наконец, он не приехал в город Буй Вологодской губернии. Там он затаился и стоит, вероятно, в ожидании новых арестантов.

Первым побуждением Тойво было вскочить и побежать. Что должно было за этим последовать, как водится, не было вполне ясно. Скорее всего, он должен был таким образом добежать до самого города Буй. Вместо этого Антикайнен спросил у Рахья:

— Есть информация, как доехать до этого Буя?

— Послезавтра на поезде, но что там-то делать будешь? — ответил Эйно.

Тойво мгновенно просчитал, что дергаться раньше этого самого поезда — нет смысла, а есть смысл здесь, в Питере, раздобыть такую бумаженцию, такой, с позволения сказать, мандат, чтобы в этом самом Буе и Лотту, и всю ее семью выпустили без каких-то ущемлений в праве передвижения по России.