Порыв ветра взъерошил водную гладь, по которой еще расходились круги, пробежал по траве, стукнулся в грязно-зеленые ворота с табличкой «СНТ Вьюрки», точно проверяя, надежно ли они закрыты, и они качнулись с еле слышным скрипом.
Витёк
Витек, безвозрастной жилистый мужик, жил в крайнем доме по Рябиновой улице. Дача была деревянная, дедовская, но крепкая. В огороде вечно суетилась неприметная Витькова супруга, тетя Женя. Витек же обитал во флигеле, где была оборудована дачная кухня. Здесь было все необходимое: холодильник, радио, стопка старых журналов и диванчик. А на плиту периодически водружалась краса и гордость — самогонный аппарат фабричного производства, на который как-то скинулись Витьку на день рождения сослуживцы. Единственный раз с подарком угадали. Витек возился с аппаратом любовно, как автомобилисты старой школы со своими «ласточками»: сам мыл и протирал, загружал сырье, к выбору которого подходил с неожиданной фантазией, и сам снимал первую пробу. После пробы что-то тяжелое просыпалось в Витьке, начинало ворочаться и требовало выхода, выносило его из флигеля, гоняло по участку: то к туалету, где опять не было бумаги, то к яблоням, отяжелевшие ветки которых забыли подпереть. И все дороги вели к тете Жене, которая вечно находила себе кучу бесполезных дел, а за нужные не бралась. Конечно, гораздо важнее рассортировать пакеты или сшить из тряпок третий коврик на веранду, а не проследить, чтоб было чем подтереться. Багровый, пыхтящий Витек напряженно бродил за ней, а она делала вид, что не замечает, но в итоге не выдерживала:
— Опять надрался!
И Витек вставал на дыбы. Все мутное недовольство женой бросалось ему в голову. Наставив на нее указующий перст, он рычал:
— Ты-ы…
Тетя Женя пыталась ускользнуть, но он ловил ее, тряс, хватал за руки и опять:
— Ты-ы-ы…
В конце концов над забором возникала голова Валерыча, который все прекрасно слышал. Прогудев что-то укоризненно-примирительное, он исчезал и появлялся уже из калитки. Тетя Женя, прижимая к груди красные руки, мучительно извинялась и оправдывалась, а Валерыч приобнимал Витька и уводил во флигель. Там они снимали вторую пробу, третью и вообще — сколько получится. Закусывали тем, что успевала метнуть на стол тетя Женя, потом отправлялись гулять по поселку, что-то горячо друг другу доказывали и, страдальчески приподняв брови, пели песни.
В общем, дружили Витек с Валерычем хорошо и давно.
Когда выезд из Вьюрков исчез, Витек поначалу бодрился. Он был изумлен не меньше других, но изумление это было благодушным. Витек бродил туда-сюда мимо водокачки, за которой раньше был поворот, присматривался, как будто искал шов в ткани действительности, хлопал себя по бедрам и говорил: «Во дают!» Когда пропали Аксеновы, он тоже не особо расстроился. Доказывал Валерычу, что они люди бывалые, разберутся. Может, машина заглохла, а может, там, в поселке, тоже что-то творится, и пришлось ехать за помощью дальше. Связи-то нет, как они о себе сообщат?
Через пару дней после исчезновения выезда тетя Женя услышала из флигеля шипение и сдержанные стоны. Она встревожилась и в кухню заглянула с опаской, выставив перед собой веник. Из открытой двери тянуло густым самогонным духом. Витек ожесточенно крутил ручку радиоприемника. Вместо привычных песен и новостей оттуда лилось шипение, прерывавшееся странными, неживыми взвизгами.