Надя молча смотрела, как мать Женечки рухнула на колени и зарыдала. Прижимая ленту к губам, бедная женщина взывала к милости святых. Вдова наблюдала за ней с другой стороны дороги. Черные глаза Карины сверкали, уголки губ опустились так, что рот напоминал отставшую от дерева кору; длинные тонкие пальцы походили на голые ветви, с которых сорвал листву жестокий ветер.

На прощание Гавел обнял сестру и шепнул ей:

– Береги себя.

– Как? – спросила девочка, но у брата не было ответа на ее вопрос.

Через неделю Максим Грушов и Карина Стоянова обвенчались в маленькой беленой церквушке, что стояла в самом центре деревни. Свадебного пира не было, как не было и цветов в прическе новобрачной, лишь бабушкин жемчужный кокошник. Сойдясь во мнении, что жемчуг, скорее всего, фальшивый, соседи все же не могли не признать, что невеста выглядит очень мило.

Чтобы молодожены могли провести брачную ночь наедине, Надю положили спать у Бабы Оли. Когда утром девочка возвратилась домой, ее встретила тишина – отец и мачеха еще не вставали. На кухонном столе валялась пустая бутылка из-под вина, рядом на блюде – крошки от пирога – судя по запаху, апельсинового кекса. Похоже, Карина все-таки сохранила про запас немного сахара. Надя не удержалась и облизала блюдо.

Несмотря на отъезд Гавела, в доме стало как будто теснее. Максим беспокойно бродил из комнаты в комнату, не в силах усидеть на одном месте дольше нескольких минут. В первое время после свадьбы он выглядел спокойным, почти счастливым, но постепенно делался все более нервным и взвинченным. Плотник много пил, проклинал нехватку работы, сани, которых лишился, пустое брюхо. Он кричал на Надю, а когда девочка подходила слишком близко, отворачивался, точно она была ему противна.

В редкие случаи, когда Максим бывал ласков с дочерью, на пороге непременно появлялась Карина. Ее черные глаза горели ревностью, узкие пальцы туго скручивали полотенце. Она отправляла падчерицу на кухню, заставляла выполнять самую нелепую работу и велела не путаться у отца под ногами.

За столом Карина смотрела на Надю так, словно ненавидела за каждую каплю разведенного водой бульона, которую проглатывала девочка, словно с каждой ложкой падчерица вычерпывала содержимое ее собственного желудка, расширяя и углубляя образовавшуюся в нем пустоту.

Минуло чуть больше недели, когда Карина схватила Надю за плечо и, кивнув в сторону леса, приказала:

– Ступай проверь силки.

– Скоро стемнеет, – возразила Надя.

– Глупости, еще совсем светло! Должна же быть от тебя хоть какая-то польза. Иди и без мяса к ужину не возвращайся.

– Где отец? – потребовала ответа девочка.

– У Антона Козаря. Пьет, играет в карты и пытается забыть, что небеса наказали его, послав негодную дочку. – Карина с силой вытолкала падчерицу за дверь. – Ну, ступай, не то скажу отцу, будто видела тебя с Виктором Ероновым.

Наде хотелось ворваться в убогую хижину Антона Козаря, выбить из отцовской руки стакан, крикнуть, чтобы он выгнал из дома эту злобную ведьму с бездонными черными глазами. Именно так Надя и поступила бы, будь она уверена, что отец примет ее сторону. Вместо этого девочка пошла в лес.