– Девочек забирает лесной зверь, – убежденно говорил он. – Какой-нибудь взбесившийся от голода волк.

Максим знал каждый уголок леса, каждую тропку. Он и его товарищи взяли ружья и, полные мрачной решимости, отправились в чащу. После того как охотники вернулись ни с чем, старухи расшумелись еще громче. Что же это за зверь, который не оставляет следов – ни собственных, ни своей жертвы?

Деревню охватили подозрения. Этот распутник, Антон Козарь, возвратился с северного фронта совсем другим человеком, так ведь? Пели Ерокин и раньше был буйным. А Бела Панкина? Тоже странная женщина, живет на отшибе со своим ненормальным сынком Ури.

Хитка умеет принимать любой облик. Может, Бела вовсе и не «нашла» куклу той пропавшей девочки.

Стоя у могилы матери, Надя видел деревянную ногу и сальную ухмылку Антона, разлохмаченные волосы и стиснутые кулаки жилистого Пели Ерокина, тревожно нахмуренный лоб Белы Панкиной, сочувственную улыбку и взгляд выразительных черных глаз вдовы Карины Стояновой, которых она не сводила с Надиного отца, пока гроб, сколоченный им для любимой жены, опускали в мерзлую землю. Хитка мог обернуться кем угодно, однако чаще всего принимал облик красивой женщины.

Скоро Карина стала частой гостьей в доме Максима. Она приносила еду и квас, а заодно нашептывала вдовцу, что кто-то должен позаботиться о нем и его детях. Гавела вот-вот призовут на военную службу – юноша сядет на поезд, что идет в Полизную, и отправится в армию, – а за Надей нужно приглядывать. «Ты же не хочешь, – сладко мурлыкала Карина, – чтобы дочка тебя опозорила?»

Тем же вечером Надя подошла к отцу, который сидел у огня, потягивал квас и обстругивал деревяшку. В свободное время плотник иногда вырезал для Нади кукол, хотя девочка давно из них выросла. Острый нож неутомимо двигался в умелых руках, роняя на пол завитки мягкой стружки. Максим слишком засиделся дома. Лето и осень – сезоны, когда можно было найти заработок, – он провел, ухаживая за хворой женой. Пройдет немного времени, и зима засыплет дороги снежными сугробами. Запасы еды подходили к концу, а деревянные куклы на каминной полке множились, напоминая безмолвный, бесполезный хор. Плотник порезал палец, выругался и только тогда заметил дочь, взволнованно переминавшуюся с ноги на ногу.

– Папа, – попросила Надя, – не женись на Карине.

Она надеялась, отец скажет, что даже не задумывался о женитьбе, но тот слизнул кровь из ранки на пальце и спросил:

– Почему? Она тебе не нравится?

– Нет, – честно ответила Надя. – И я ей – тоже.

Максим со смехом провел грубыми костяшками пальцев по девичьей щеке.

– Милая моя Надя, да разве ты можешь кому-то не нравиться!

– Папа…

– Карина – хорошая женщина, – промолвил Максим и снова провел тыльной стороной ладони по щеке дочери. – Будет лучше, если… – Рука его упала, он отвернулся к огню, глядя куда-то вдаль. – Карина – хорошая женщина, – повторил плотник холодным, чужим голосом, словно доносившимся со дна колодца, и вцепился пальцами в ручки кресла. – А теперь оставь меня.

«Он уже в ее власти, – подумала Надя. – Уже в плену заклятья».