Пропустил момент, когда застывшая ледяным изваянием фигура вдруг взорвалась стремительными, яростными, но изящными движениями. Росчерком ступни она обрисовала небольшой полукруг, крутанувшись на месте. Широкие концы шарфа взметнулись. Кулаки разжались, подбрасывая вверх серебристо-белую пыльцу, окутавшую ладную фигурку облаком тумана. Лучи заходящего солнца преломлялись на гранях особо крупных частиц, превращаясь в невообразимую игру света и тени. Мне чудилось, что за её спиной распахнулись огромные огненные крылья. А может, и не мне одному, судя по удивлённому выдоху. Кейн непроизвольно наклонился вперёд, слишком пристально разглядывая то, что происходило на импровизированной сцене.

Прогиб в спине, ловкий и быстрый. Взмах руки, плавный и осторожный. Мах ногой, агрессивный и почти невидимый. Покачивание бёдер, рисующее замысловатые фигуры, небольшие па и пируэты. Акробатические ужимки и неожиданные взлёты и падения. Раз за разом вслед взметалась ещё одна и ещё горсть пыльцы. Раз за разом по светлой, чуть тронутой загаром коже пробегали языки пламени (или света?), складываясь в легко узнаваемый силуэт… И мгновенно растворялись в новом движении танца. То раздражающе быстром и скомканном, то чересчур медленном и дразняще скользящем.

– Это не пыльца… – Горячий шёпот отвлёк меня от созерцания очередного совершенно невозможного для человека прогиба в спине.

Девчонка чуть не упала на землю, лишь в каких-то сантиметрах застыв над примятой травой. Шальные разноцветные глаза сверкнули колдовским огнём. Девушка прикоснулась указательным пальцем к губам, едва заметно качнула головой и продолжила свой зажигательный танец.

– Это магия, – всё не унимался мой любимый шизофреник, прижавшись ко мне так, что, будь я другого пола, немедленно врезал бы ему по лицу за прилюдное домогательство.

Но пол у нас с ним одинаковый, а родственная связь исключает любые инсинуации. И пока я не зажал его рот рукой, не отрываясь от представления, этот упырь потасканной наружности всё что-то бубнил мне в ухо.

– Цыц, охальник, – приструнил его я, пытаясь не упустить того, что вытворяла циркачка.

И к моему удивлению, Кейн послушно замер, даже дышать начал через раз, широко раскрытыми глазами уставившись на танцующую девушку.

А она меж тем продолжала рисовать лишь одной ей ведомые узоры. Изгибалась, раскрывалась, завораживала, перемещалась и создавала иллюзии, оживляя мечты. Я мог бы поклясться: каждый из нас видел в её движениях, в медленно оседающей пыли и всполохах пламени то, что хотел видеть. И у каждого это было что-то своё, личное, не доступное никому другому.

Наконец танцовщица замерла, прижав ладони к груди, задрав голову, вытянувшись стрункой, словно стремясь улететь в небо. И медленно опустилась на землю, разводя руки в стороны и низко склоняя голову. С кончиков тонких пальцев слетели огненные полупрозрачные лепестки, рассыпавшись в воздухе. Подхваченные лёгким порывом ветра, они устремились к зрителям, касаясь каждого. Не обжигая и не раня, а растворяясь под кожей ощущением чистой, ничем не замутнённой эйфории, счастья, радости. Нежности и ощущения дома.