Федька оторвал ногу от земли, в тот же момент кто-то схватил его и отбросил назад. Санек репьем вцепился в него, оттаскивая прочь, и орал дурным голосом, как заведенный:
— Не ходи туда! Не ходи туда! Не ходи туда!..
Федька, ничего не понимая, молча брыкался, но отделаться от Санька не получалось. В стороне громко ревела Аглая.
К поселку они вернулись под вечер. Их искали с фонарями, оглашая степь криками. Санька отец наградил крепкой затрещиной и поволок в дом пороть. Федька отделался пощечиной, полученной от матери. Аглая, еле передвигавшая ногами, заснула на руках у первого встретившегося им взрослого.
Никто и никогда не узнал о том, что они видели в степи.
…Когда горелая поляна исчезла позади из вида, Федька, шаркая ногами по траве, мрачно спросил:
— Ты чего меня не пустил? Забоялся?
— Дурак, — так же угрюмо ответил Санек. — Ты бы там пропал. Это плохое место.
— Чем плохое?
— Там живут злые человечки, — тихо проговорила Аглая, утирая ладонью грязное от пыли и слез лицо.
— Плохое место, — твердил Санек. — Там пропадают. Эта поляна все время в разных местах появляется. Она бродячая.
Федька подумал и спросил:
— А до Москвы она может добраться?
— Может.
Еще немного помолчав, Федька сказал:
— В Москве много людей пропадает. А куда они пропадают?
— Под землю проваливаются, — прошептала Аглая, но ее никто не услышал.
* * *
— Я вспомнил, — сказал Федор. — Так эта малявка в желтом платье была ты?
— А тот мальчишка, которого поманила горелая береза, был ты.
Они повернули в сторону от реки, направляясь к самому высокому холму. Его каменистые склоны, оголенные, с редкими кустиками травы, местами совершенно отвесные казались изъязвленными стригущим лишаем. В тени скал лепились группками низкорослые и тонкоствольные сосны.
— А наш Сусанин? — с усмешкой спросил Федор. — Санька, кажется. Где он теперь?
— Его убили в Дагестане семь лет назад. Он попал в плен, и ему отрезали голову…
Федор внутренне одеревенел, задумавшись о темной стороне жизни, на которую раньше ему не приходило в голову обращать внимание. Он, конечно, знал о ее существовании и даже сам недавно подошел к ней слишком близко, но все же не имел достаточного представления о том высоком трагизме, который придает этой темной стороне жизни отблеск некой светлой красоты и гармонии. Между тем в голосе Аглаи прозвучало нечто столь простое и трогающее душу, что Федор почувствовал себя, может быть, безосновательно причастным к этой возвышающей человека светлой гармонии.
— Тот смуглокожий народ из легенды, который скрылся под землю, — продолжила она рассказ, — был знаком с тайной силой. Они умели ходить через огонь, видеть сквозь землю — руду, драгоценные камни, владели магическими знаниями. Так старики передают. А когда они уходили, то оставили секретные ходы, через которые можно было попасть к ним.
— Милая Аглая, — снисходительно произнес Федор, — я надеюсь, сейчас не прозвучит утверждение, что эта чертова поляна с горелой березой — один из тайных ходов?
— Ты спрашивал — я рассказала, — уклончиво ответила она.
— Я понимаю. Это-то меня и беспокоит. С тех пор как моя нога ступила на эту трижды благословенную землю, — Федор воздел руки к солнцу, — я просто купаюсь в атмосфере первобытного мистицизма. Но мне бы не хотелось, чтобы и вы… то есть ты… — он запнулся, глядя на нее.