И тут громыхнуло…

– Был на моей родине в Элладе в древности народ, по имени своего города именовались они спартанцами. Двадцать веков прошло с лишним, как жители Спарты отказались признать власть персидского царя, что двинул на них огромное войско. Знаете ли вы персов, дети мои?!

– Лет десять назад дрались с ними на Хвалынском море. На схватку крепкие они, но перетопили мы весь флот басурманский.

Степан только хмыкнул – из короткой реплики явствовало, что стрелец из тех «голутвенных казаков», что с атаманом Стенькой Разиным ходил в поход за «зипунами» – разбойничали, короче.

– Вот царь персидский и отправил к ним послов, потребовал «земли и воды». Вроде как дани и подчинения полного.

– Ага, завсегда оно так – вначале землю требуют, потом в холопство обращают. Одни нравы!

– Но спартанцы послов в колодец побросали, сказав, что там они найдут много воды и земли!

– Лихо!

– Молодцы!

– Батюшка, ты продолжай!

Степан прикрыл глаза – дышать было плохо, дым просачивался сквозь щели двери, хотя их заткнули мокрыми тряпками. Война в крепости давно прекратилась – уцелевшие защитники засели в казематах и потернах, спасаясь от губительного дыма. И было бы совсем худо, но отец Феофан либо молился, приобщая всех, или рассказывал разные поучительные истории, приободряя стрельцов.

– И вышли на поле боя всего триста спартанцев, но позицию хорошую выбрали, загородив проход в Фермопилах – слева отвесные горы, справа обрыв крутой в море. Посмотрели на них персы и изумились – три сотни вышли против ста тысяч на битву. Потребовали сдать оружие и получили короткий ответ – «приди и возьми». Стали пугать – наши стрелы и копья закроют от вас солнце. А царь Леонид, вождь спартанцев ответил им так – «хорошо, тогда будем сражаться в тени!»

– Надо же – «приди и возьми»!

– Коротко послали! Как мы ногайцев!

– Молодцы!

– А дальше что было, батюшка?!

В наступившей тишине прозвучал голос священника – дышать было тяжело, но он говорил спокойно:

– Спартанцы семь дней отражали атаки. Нашелся предатель – провел персов через горы, и ударили они в тыл. Погибли все воины вместе с царем, но не отступили. Им памятник установили на месте гибели, написав – «о путник, поведай всем, что мы здесь погибли, защитив народ свой и клятве не изменили». Может быть, и не так написано, сам я не видел, из рассказа помню. Говорю, же две тысячи лет тому назад они погибли!

– Доблестные воины, не испугались…

– Честь им и хвала!

– А вы чем хуже, дети мои?! Вас тоже три сотни всего было – но три седмицы вместо одной дрались против всего басурманского воинства! И не отступили, и не сдались, и честь свою не запятнали изменой или трусостью, присягу своему царю исполнили! Однако, дети мои, идти я должен к страждущим, утешение им дать, ибо лекари только раны телесные врачуют, а мне о душах побеспокоится надо!

– А ведь так и есть, нас ведь триста тоже, – послышался в темноте потрясенный голос, но другой стрелец спросил, с какой-то непонятной злостью в голосе:

– Батюшка, а если турки в каземат с ранеными ворвались бы, пощадили бы они вас за смирение?!