— Анна Шубина, - требует женщина. - Повтори ее имя, подонок, пока я не затолкала его тебе в глотку вместе с твоим поганым языком.

Я часто слышал о том, что доведенные до отчаяния женщины бывают крайне жестокими, но впервые сталкиваюсь с этим лично. Признаться, от убийственной холодности ее голоса у меня буквально мороз по коже. Это и близко не то же самое, что хлесткие беспощадные звуки ударов, которыми она «угощала» Лакса. Даже не хочу представлять, как она жила все эти годы с таким мраком в душе.

Но Лакс повторяет - четко имя и фамилию, как будто уже начинает понимать, что еще одну канонаду кулаков этой женщины он может и не пережить.

— Ты помнишь ее? - спрашивает Мад’а. - Помнишь, что ты с ней сделал?

Ее голос все тише и тише, но с каждым полутоном - все более жуткий.

Я как будто слышу в нем вой той женщины, которая в один день потеряла и внучку, и дочь. Как она пыталась вернуться в их жизнь, строила планы, как исправить ошибки прошлого, а потом их… просто не стало. И все это время она жила с мыслью о том, что ничего не смогла сделать, чтобы защитить их от больного ублюдка.

Ставлю на ее место Марго… и нервно сую руки в карманы брюк.

— Рассказывай, мразь, - лунница сует диктофон прямо Лаксу под нос. - Ну!

Он больше не сопротивляется. Просто начинает рассказывать.

Вспоминает мелочи, детали. Пару раз мне даже кажется, что он их как будто… смакует что ли. Словно все это время берег и носил в памяти картинки своих зверств, доставал их оттуда и наслаждался. Лакс помнит детали времени суток - окрашивает их характерными штрихами - помнит, во что была одета девочка, помнит, как и когда впервые заговорил с ней. Он настолько ныряет во все это, что начинает по-змеиному облизывать разбитые и распухшие губы. И Мад’а тихонько скулит, опадает назад, прямо на голый пол. Я едва успеваю ее подхватить.

— Зачем вы это затеяли? - Лакс растягивает рот в безумной улыбке, как будто хочет прихвастнуть посиневшими влажными деснами. - Чтобы что? Свергнуть меня? Думаете, кто-то поверит записи?

Он гадко булькает, и в этих звуках отчетливо слышны ноты триумфа.

Вид сломленной женщины его определенно воодушевляет.

И за всем этим маршем веселья старый урод совершает свою главную ошибку - он теряет меня из виду. Или просто сбрасывает со счетов, решив, что мне не хватит смелости лично замарать руки.

Я помогаю женщине снова встать на ноги и осторожно провожаю ее до выхода. Она с трудом, но все-таки самостоятельно переставляет ноги и уже за дверью тянется за сигаретой, молчаливо предлагая закурить и мне тоже. Я отмахиваюсь. На этот раз надо сдержать данное самому себе обещание.

— Я благодарна вам, юноша, - снова глядя в пустоту перед собой, говорит Мад’а. Это невозможно объяснить никакими законами, но она как будто разом постарела за последние несколько минут. - Мне нужно было это услышать. Даже если вы не одобряете подобные вещи.

— Я не одобряю только то, что творил этот нелюдь, - озвучиваю свои мысли. А заодно и максимально прямолинейные планы: - Вам лучше уехать, Мад’а. Думаю, остальное не должно ни в коем случае вас касаться.