— Либо, — сказал Райбнитц, — как зерно. Которое слепой курице попалось.

Рыцари захохотали. Оппельн покраснел.

— Зависть в вас говорит! — крикнул он. — Завидуете славе и заслугам Свидниц и Лужиц. Господа Колдитц и фон Поленц смело в бой пошли, высоко подняв головы и штандарты, в конном строю, воистину как Ричард Львиное Сердце под Аскалоном, а поскольку audaces fortuna iuvat [300], кацеров в поле побили, устроили им кровавую баню, добычу и телеги отняли, вон из Лужиц прогнали. А вы завидуете! Потому что вы в ту весну удары и тумаки получали, от гуситов не хуже зайцев драпали…

— Следите за словами, — прошипел Хайн фон Чирне.

— А что, неправда, может? — упер руки в боки отнюдь не сраженный его яростной миной Оппельн. — Прокоп половину Силезии сжег, а вы за вроцлавскими стенами со страха в портки наклали!

У Хайна темный кармин выступил на щеки, Йорг Райбнитц быстро удержал его, положив руку на наплечник.

— Колдитц и Поленц, — сказал он, — ударили под Кратцау на растянутую маршевую колонну, на телеги, нагруженные трофейным добром так, что они еле двигались. Неожиданным нападением разорвали гуситский строй, посекли захваченных врасплох и запаниковавших, не дали им времени орудия ни набить, ни использовать. Иначе там не Аскалон был бы, а Гаттин. А в Свиднице вместо ликования — огромная скорбь.

— Но именно за это Свиднице и лужичанам хвала! — засмеялся маршал Боршнитц. — Умно использовав место, время и перевес, повернуть обстоятельства в свою пользу, неожиданно на врага ударить, мудрой тактикой застать его врасплох — это качества крупных вождей. Именно таким манером побеждали Жижка и Прокоп, честь и хвала господам ландвойтам, что они гуситов собственным их оружием сумели побить. Я им в этом завидую, их триумфу и славе завидую. И вовсе этого не стыжусь.

— Победа под Кратцау, — добавил Фюлльштайн, — вдохнула в нас новый дух. Вернула надежду, которую мы уже теряли. Дай нам Бог вторую такую викторию.

— Даст, — заявил, гордо выпрямляясь, Ян Зембицкий. — И я дам ее вам. В бой с еретиками поведу вас сам. К виктории, коя ту, лужицкую, затмит. Я поведу вас, знайте, к такой глории, что Поленц и Колдитц будут забыты. Они под Кратцау едва-едва царапнули Краловца. Мы разотрем его в порошок. Кацерские трупы уложим кучами, а с пойманных будем на эшафотах шкуру сдирать. Именно это я предлагаю вам, вашим князьям, старостам и советам. Соединиться, совместно ударить на чехов, их гибелью почтить Рождество Христово. Кто со мной? И с какими силами? А? Что скажет Вроцлав? Свидница? Опава?

— От имени Вроцлава Пшемковича, милостивого князя Глубчиц и Градца, — быстро проговорил Фюлльштайн, словно боясь, что его кто-нибудь опередит, — обещает сто копий опавского рыцарства. Милостивый князь лично поведет войско.

— Епископ Конрад, — немного подумав, сказал староста Танненфельд, — поставит полную хоругвь. Усиленную ратями из Гродкова и Отмухова. Всего — семьдесят копий.

— Город Вроцлав, — уперся руками в бока Йорг Райбнитц, — даст сто пятьдесят конников. А что же Свидница?

— Город Свидница, — гордо заявил Оппельн, — внес решающий вклад в победу под Кратцау. Ежели теперь его милость князь Ян обещает викторию, которая Кратцау затмит, то Свидницы там не может не быть. Так легко мы не дадим себя затмить и вычеркнуть со страниц истории. Свидница выставит сто пятьдесят коней лучшей кавалерии под командой господина подстаросты Стоша. Все мы в Свиднице рады будем увидеть гуситов, растертых в порошок. Однако вначале пусть нам его милость князь Ян пояснит, каким методом он намеревается сие растирание совершить.