С показным дружелюбием Пронников давал понять Станиславу, что знает о нем такие детали, которые наверняка можно было добыть только через личных осведомителей. Как бы невзначай произнеся кличку левченковского пуделя, он спросил его, хорошо ли собака перенесла такой дальний перелет — от Москвы до Токио. Потом поинтересовался, продолжает ли Станислав увлекаться Шекспиром и Чосером, — их проходили в школе, где тот учился. Пронникову было известно о работе Левченко на дальневосточном корабле береговой охраны, в Афро-Азиатском комитете, он знал, какие отметки Станислав получал в разведшколе, кое-что знал и о жене Станислава, Наташе.
— Я слышал, твоя жена — Наташа, кажется? — замечательная красавица…
— Да, мне в этом отношении повезло, — сдержанно ответил Левченко.
— В самом деле, ты везучий… У тебя будет собственная машина, отдельная квартира, ты будешь обедать в самых лучших ресторанах, встречаться с интересными людьми! Многим ли в твоем возрасте выпадает такая удача? Надеюсь, ты не забыл, что всем этим ты обязан Первому главному управлению? Но смотри, не очень-то задирай нос, не вздумай отказываться и от моей помощи. Я приобрел тут, в Японии, порядочный опыт и с удовольствием с тобой поделюсь. Если говорить честно, резидент все эти дни жутко занят, так что нам не стоит соваться к нему еще и со своими заботами. Если у тебя возникнут проблемы или тебе захочется что-нибудь предложить, поправить, — давай со всем этим ко мне. Кстати, а что с твоей женой, — ей ведь тоже требуется какая-нибудь работа? Это можно было бы, наверное, устроить…
Левченко прекрасно понимал, что скрывается за непринужденной болтовней Пронникова: знание — это сила, а я знаю все или, во всяком случае, очень многое, — как бы говорил он. Служи мне как надо — и тебе обеспечено покровительство сильного. Ведь ты знаешь, что без меня Наташа никогда не получит в посольстве работы, — разве что если согласится «стучать». А мне, между прочим, ничего особенного от тебя не требуется. Ничего такого, что бы шло вразрез с твоими понятиями или твоей совестью. По крайней мере, на сегодня дело обстоит так…
Несколько позже Левченко, получив ряд устных наставлений, был проведен Пироговым по всем помещениям резидентуры и познакомился с ее неукоснительно соблюдаемым рабочим распорядком. Прежде всего они вошли в большой зал, где стояло не меньше двадцати или двадцати пяти рабочих столов. Сотрудники писали здесь отчеты и донесения, разрабатывали операции, занимались переводом документов. Курение и разговоры были воспрещены, и офицеры, безмолвно корпевшие за своими столами, напоминали, как отметил про себя Станислав, монахов в каком-нибудь монастыре.
Дверь, следующая за кабинетом резидента, вела из коридора сразу в два помещения. Одно из них занимали руководитель «линии X» и офицер, отвечавший за обеспечение связи с нелегальной агентурой. Из всех подразделений КГБ Левченко отдавал предпочтение именно «линии X», добывавшей научно-техническую информацию. Он полагал, что эта деятельность должна приносить пользу его народу. А токийский участок «линии X» работал, пожалуй, с наибольшей продуктивностью, уступая в этом смысле только участку в Соединенных Штатах. Впрочем, симпатизировал Левченко и офицеру связи, который вместе со своими помощниками должен был день и ночь рыскать по Токио, загружая и разгружая тайники нелегальной советской агентуры, которая прослоила японское общество на всех уровнях.