От возвышенности, оставшейся позади, он был отрезан, поскольку на улицу из переулка вышла уже большая толпа мужчин. Посыпались выстрелы. Одна пуля просвистела очень близко, другая попала в дверь машины, прямо за ватными от усталости ногами Отца.

Отец поспешил повернуть направо, на другой узкий и крутой склон. Он верил, что сможет преодолеть еще ярдов пятьдесят, после чего сердце просто не выдержит. Даже адреналин не поможет ему двигаться дальше или заглушить боль в пробитой руке. Сзади послышался рев приближающихся машин. Вот почему полиция не вмешивалась. Если пытаешься остановить их здесь, если встреваешь в их дела, окна начинают биться, машины гореть, а из толпы звучат выстрелы.

Вот и все.

Отец упал в маленький бетонированный палисадник, еще один хостел с пестрыми стенами. Там он захныкал и затрясся всем телом. Он напоминал взмыленную рабочую лошадку, протащившую стальное артиллерийское орудие через заполненную грязью траншею. Встав на колени, он попытался восстановить дыхание и прогнать мелькающие перед глазами образы – раны в головах его сегодняшних жертв и предсмертное выражение их лиц. Этого никогда не должно было случиться, этим не должно было закончиться, но некий извращенный дух, сидящий внутри него, смотрел на него с восхищением.

Отличное место, чтобы умереть.

С улицы, откуда убежал Отец, доносились крики, гневные голоса, лай, команды, будто люди собирались учинить погром. В переулок, где он укрылся, никто не заехал и не забежал. Но из-за угла выглядывали лица, посматривая туда, где за низкой стеной он стоял на коленях – загнанный в угол, запыхавшийся и мокрый.

Он слышал, как по узким переулкам внизу едет в сторону шумящей толпы какая-то машина. Она просигналила. Последовал разъяренный стук кулаков по крыше или капоту, затем удары ног по двери. Машина с визгом ускорилась в ответ и свернула на боковую улицу, где он прятался. Отец не понимал, что все это значит, но предполагал, что возникли некоторые разногласия насчет того, кто должен его убить. Но живым его не возьмут, и он осознал это с ясностью, которая вызвала у него и удивление, и облегчение.

Отец приподнялся над низкой стеной, чтобы открыть по машине огонь. По окнам, по ее пассажирам. В его баке хватало топлива, чтобы осуществить это желание. Они узнают его. В те последние мгновения, стоя на коленях, в месте, которое он презирал, он разделит с ними свое бремя – груз, который забрал все, о чем он когда-либо заботился. Все они познают черное горе и ярость, холод, поселившийся в сердце, который сильнее любого дефицита, нищеты и распрей в этой смертоносной жаре. Они узнают, что человек за один день может потерять всего себя и никогда не восстановится от этого.

Отец произнес имя своей дочери и почувствовал, как горе разрастается у него в груди, устремляется к горлу и, превращаясь почти в эйфорию, заполняет разум. Он разрядит пистолет, а потом пойдет на них с пустыми руками. Внезапно ему захотелось почувствовать жгучую боль. Захотелось ощутить на себе ответный удар. Захотелось освободиться от всех желаний.