Да, он явно хотел поговорить. Выстрела не последовало. А на табличке значилось, что я смотрел на площадку батареи двенадцатидюймовых пушек, установленных здесь в 1916 году.

Хотя Крох признаков жизни не подавал, я-то знал: наблюдает, как ветер задул спичку, но ждет почему-то, пока мои глаза вновь привыкнут к темноте. Он, наверное, размышлял, не пальнуть ли все-таки — и к черту разговоры.

Смутные звуки сливались воедино. Я подумал о змеях. Очень уж подходяще здесь для них, а я невольно всегда боюсь змей. Затем вернулся на дорогу и остановился. За бастионом, или что бы это ни было, возник, нет, не свет, а скромный намек на него.

Вряд ли он ожидал, что я устремлюсь туда, как мотылек на пламя. Он, наверное, думал, что я кинусь сначала осматривать покинутый форт в поисках скрытой двери, через которую можно тайком пробраться, чтобы застать его врасплох. Но здесь он знал все входы и выходы, в отличие от меня. Он-то успел с ними ознакомиться. Откуда я ни появись, он уже наготове, так зачем же попусту дергаться?

Поэтому я направился прямиком на свет и чуть было не сломал себе ногу, споткнувшись о кирпичную кладку на земле, — наверное, остатки линии обороны, некогда защищавшей этот берег Флориды сначала от кайзера, а затем от Гитлера. Я не мог не подивиться — по какой дели отсюда можно было стрелять: то ли по перископу в заливе, то ли в то, что возбужденному новичку могло показаться перископом.

Проем в кладке оказался с добрый железнодорожный туннель. Свет еле различим, явственным было лишь отражение — он падал из бокового коридора. Я вошел. Туннель прорезал насыпь насквозь. Я мог различить смутные очертания черневшего вдали входа поменьше и деревьев за ним. Этот вход был забран металлической решеткой.

Я подошел к боковому коридору — бетонному проходу, который, вероятно, прорезал все укрепление, но дальше освещенной двери справа, всего в нескольких ярдах от угла, я ничего видеть не мог.

Пока я стоял как вкопанный, не раздалось ни звука, слышалось лишь собственное дыхание. Тогда я свернул и направился на свет, и стук шагов отдался эхом во всех проходах. Я подошел к двери. Помещение за ней некогда могло служить жильем или складом амуниции. Теперь это был полый бетонный куб без окон.

Керосиновый фонарь, привязанный к звену цепи на дальней стене, отбрасывал желтый свет на голые стены. На полу распростерты две неподвижные фигуры. Да, все так, как я и предвидел.

Да, я предсказал это Оливии, которая не могла, не хотела поверить, но все-таки невольно замер в проеме двери. Муни был в тех же брюках и спортивном твидовом пиджаке. Щеголеватая шляпа лежала рядом. Тони, в свободном тяжелом черном свитере, узких черных брюках и в маленьких черных туфлях, напоминающих балетные, казалась просто спящей лицом к стене. Если забыть, что обычно никто не устраивается на ночлег в полном облачении на пыльном бетонном полу какой-то заброшенной крепости.

Только я подумал об этом, как одна из фигур шевельнулась. Муни пытался сесть так, чтобы я увидел — его руки и ноги связаны, а плотный кляп не позволяет кричать. Тем не менее он пытался выдавить что-то. Он уставился на меня выпученными глазами и издал какой-то сдавленный гортанный звук, видимо, мольбу о помощи. Черт с ним, Хэролдом Муни.