— Заткнись, тут мои ребята погибшие лежат, а ты пасть разеваешь.

Уцелевшие сапёры с неприязнью смотрели на эсэсовцев, некоторые держали наготове карабины. Светало. Пора было уходить, пока не налетели русские самолёты.

Следом за сапёрами шагали эсэсовцы. Их осталось не более десятка, и добить зенитный взвод они были не в силах.

— Я доложу о вашем малодушии, — пообещал шарфюрер.

— Докладывай, — равнодушно отозвался пожилой фельдфебель. — Но мы свои орудия взорвали, а вы только глотки драли.

В штабе 1088-го зенитного полка узнали о нападении на батарею лишь спустя двое суток. Прибыло начальство, догадались захватить с собой человек десять пополнения. Подполковник из штаба с удивлением отметил, что слухи об уничтожении 6-й батареи преувеличены.

Как водится, вместе с особистом допросили капитана Антюфеева. Как могло случиться, что он прозевал внезапный удар? Маленький капитан в круглых металлических очках, почти не спавший последние двое суток, тихо и чётко отвечал на все вопросы.

— Ты не мог бы отвечать погромче? — раздраженно сказал подполковник. — Прозевали фрицев, вон орудия взорванные валяются, а теперь что-то шепчешь в своё оправдание.

— Контузия, — коротко отозвался Николай Филиппович Антюфеев. — Два орудия немцы взорвали, а два находятся на своих местах. Сегодня ночью вели огонь по транспортным юнкерсам.

— И штуки три сбили…

— Не сбили. Но один самолёт осколками повредили.

В землянку вернулся коренастый майор-особист. Расстёгивая полушубок, спросил:

— Так у тебя, капитан, в ту ночь сорок человек погибли?

— Так точно. Из них восемь девушек — сержанты и рядовые. Погиб также мой заместитель, лейтенант Арчил Богаури. Всех погибших мы похоронили, сколотили временный обелиск.

— Ну, а фрицы? — слегка смягчив тон, спросил подполковник.

— Убитые немцы лежат в воронке от бомбы. Семнадцать человек, из них десять эсэсовцев. Раненых они забрали с собой, когда отступали. Личные документы фрицев вот в этом пакете. Ещё уничтожили броневик и грузовой вездеход.

— Ну а мы вам пополнение привезли.

На минуту-другую в землянке повисла тишина. Подполковник понимал, надо сказать что-то ободряющее. Его опередил майор-особист.

— А ты, Николай Филиппович, не такой простак, как кажешься, — шутливо погрозил он пальцем командиру батареи. — С эсэсовцами сцепился, десять сволочей уделал, а молчишь.

— Чем хвалиться? Почти весь личный состав погиб. Восемь девчонок молодых похоронили.

— Война, — наконец отыскал нужное слово подполковник. — Кому какая судьба. Все возле смерти ходим.

«Особенно ты», — едва не вырвалось у старшего лейтенанта Антюфеева, но он благоразумно промолчал.

На обратном пути подполковник и майор-особист обсуждали увиденное.

— Отстоял батарею этот старший лейтенант, — сказал особист. — Решительный мужик, хоть и плюгавый на вид. Но воевал хорошо. Надо представить его к ордену.

— За какой хрен? — вскинулся штабной подполковник. — Прозевал нападение, почти весь личный состав угробил.

— Но два орудия стреляют, — возразил особист. — Значит, батарея действует.

К подполковнику, несмотря на хороший обед и выпитую водку, снова возвращалось раздражение. Не нравился взгляд маленького комбата сквозь круглые металлические очки. Героем, наверное, себя считает. Каких-то девок жалеет, слезу готов пустить, а к начальству никакого уважения. Зенитчики с трофейными пистолетами ходят, а не догадался подарить парабеллум или хорошие часы.