Палец Марго уперся мне в грудь, а слова ее повисли в комнате, как страшное пророчество. Я и сама не понимала, рада или боюсь. Склонялась ко второму.

— Нет, — тряхнул головой Калина. — Это невозможно, хотя бы потому, что на ней мое клеймо.

— Какое клеймо? Где? — дурашливо проговорила Марго и дернула меня за волосы, вместо того чтобы откинуть их. — Ничего не вижу. Уж не ослепла ли я?..

Калина медленно приблизился ко мне и коснулся моей шеи. Пальцы его обожгли кожу, а щеки коснулось прерывистое дыхание.

— Ничего не понимаю, — потрясенно пробормотал он. — Оно же было здесь. Я сам…

— Было да сплыло! — громыхнул в комнате голос колдуньи. — Не клейми того, кто не хочет этого. Не имеет силы такое клеймо! Так ты согласен на мое условие? — ласково промурлыкала она, как будто резко стала другим человеком.

Дальше… А дальше все произошло так быстро, что я и сообразить-то ничего не успела. Помню только, как кивнул Калина, и все вокруг закружилось. Очнулась уже в своей комнате с рыдающей мамой на шее.

Я дома. Подумать только, я дома! Все родное, знакомое с детства. Никаких тебе тренировок, выступлений, мадам Виолетт… Любящая и заботливая мама, которая ходит за тобой по пятам, не может наглядеться. Она даже отпуск взяла специально, чтобы все время быть рядом. Папа, усиленно делающий вид, что ничего не произошло, что все в нашей жизни по-старому. И куча свободного времени, в институт ходить не надо, этот год у меня академический отпуск. А дальше посмотрю, что делать с учебой. Наверное, все же стоит восстановиться и закончить, раз уже больше половины отучилась.

Первые дни я ходила как пришибленная по квартире, не знала, куда себя деть и за что бы взяться. Получала ласковые нагоняи от мамы, когда специально окуналась в самую грязную работу — разбирала то, что годами складывалось и не трогалось, выносила мусор, наводила порядок в кладовке. В общем, занималась тяжелым трудом, чтобы только не думать, не вспоминать. Мне всегда это помогало, а сейчас так и вовсе было необходимо. Но каждый раз после трудотерапии наступали часы покоя, когда от мыслей уже невозможно было скрыться. И даже привычные посиделки с мамой на кухне не помогали отвлечься. Она рассказывала мне все новости, даже сплетничала специально, чего я раньше за ней не замечала. Делала все, лишь бы я «не уходила в себя», как сама называла свое состояние. Но я все равно уходила, делая вид, что внимательно ее слушаю. И снова мы не касались единственной темы — маминого с папой прошлого. Только на этот раз нежелание ворошить события минувших дней было у нас обоюдным.

Наступил декабрь — самый мой любимый зимний месяц. Город готовился к празднику, наряжался в гирлянды. По вечерам я могла часами просиживать у окна, глядя на искрящий в свете фонарей снег, на украшенные разноцветными лампочками входы в бутики и кафе. Я любила свой район — центр старого города. А в декабре особенно. Наблюдающий за мной со стороны в такие минуты мог бы решить, что я усиленно о чем-то размышляю. Но все обстояло иначе. Напротив, за созерцанием зимнего пейзажа за окном я научилась отключать все остальные мысли. Даже когда занималась физическим трудом, они настырно лезли в голову, и лишь на пару часов, вечером, получалось от них избавиться.