— Что случилось? Почему ты не смотришь на меня? Не видишь, как сильно я хочу тебя?

Елена провела руками по своей груди, отводя волосы за спину, призывно прогибаясь в талии. Она прижалась к Андрею плечом, но он снова едва уловимо отстранился от нее.

— Не будь букой. Поцелуй меня, — обхватила она его за шею, прижимаясь губами к заметно трепещущей на шее жилке.

— Елена, мы не должны, — вновь отвел он ее руки. — То, что мы делаем, неправильно…

— Правильно, милый, правильно. Я так люблю тебя, что жить без тебя не могу. И ты меня любишь…

Она уложила его на траву и придавила собой. Приникла губами к его губам…

Нет! Только не это! Я не хочу видеть этого с отцом в главной роли. Силилась открыть глаза, твердила как заведенная: «Нет! Нет! Нет!»

— Маруся, проснись. Это всего лишь сон.

— Это не сон, — прохныкала я, все еще не понимая, сон это или явь, откуда пришел такой родной и знакомый голос. — Я не хочу, не хочу!..

— Все хорошо, малышка, все хорошо… Что я наделал, на что тебя обрек?..

Папа? Ну конечно! В чьих объятьях еще может быть так уютно, так хорошо и привычно? Мелькнувшую подсказку откинула сразу же, прижимаясь к родному телу.

— Папулечка! — прорыдала я ему в плечо, полностью просыпаясь. — Папулечка!

Неврастеничка какая-то! Вместо того чтобы радоваться, что сижу тут и обнимаю отца, рыдаю как ненормальная, истерю просто. Но слезы лились безостановочным потоком, словно я решила выплакать все, что накопилось в душе за эти месяцы. Какое-то время мы сидели с отцом обнявшись. Он ничего не говорил, просто гладил меня по волосам, прижимая голову к плечу. А я потихоньку успокаивалась, судорожно всхлипывая. Сдается мне, слез не осталось совсем. Теперь, наверное, я смогу сколько-то лет не плакать вовсе.

— Как ты? — шмыгнула я носом, вглядываясь в заросшее щетиной и осунувшееся лицо. Бегло осмотрелась вокруг себя и даже вздохнула с облегчением. В комнате мы были с отцом одни. Куда подевались Елена с Калиной, в данный момент меня интересовало меньше всего.

— Уже гораздо лучше, потому что вижу тебя здоровой и невредимой, — улыбнулся отец. — И кажется, ты повзрослела.

— Наверное, не знаю, — машинально отозвалась я, думая о другом. — Пап, не надо было тебе приходить сюда, — не удержалась от упрека.

На это отец ничего не ответил, лишь снова погладил меня по волосам. На секунду показалось, что я опять маленькая, сижу у папы на коленях, и сейчас он начнет играть со мной в «По кочкам».

— Мы с мамой очень виноваты перед тобой, дочь, — с видимым трудом произнес он. — Надо было давно тебе обо всем рассказать. Но… это было не просто.

— Я понимаю.

Теперь, когда я знала все и даже больше, чем хотелось бы знать, я действительно, понимала родителей. Молчать их заставлял, прежде всего, стыд. Не так-то просто рассказать о прошлом, в котором наряду с прекрасным было много грязи. И пусть, жизнь отца изменилась не по его воле, ответственность за содеянное с матерью, да и с Еленой, с него нельзя было снять. И не для всех это прошло безболезненно. Но я не осуждала родителей. Моя любовь к ним была гораздо сильнее всяких там обид. В конце концов, они всего лишь люди, а людям свойственно ошибаться.