— Ошибаешься, братец. Никогда и ничего я не делала, не подумав.

Тут же повеяло уже хорошо знакомым запахом ландышей, а подвал осветило призрачное сияние, стелясь по полу перламутровыми сполохами. Как обычно, Елена появилась неожиданно и с какой целью, ума не прилагала. Она приблизилась к нам на расстояние вытянутой руки и смотрела сверху-вниз. Я почувствовала, как руки Калины крепче сомкнулись вокруг меня, словно в попытке защитить.

— Голубки попали в клетку, выбраться из которой не могут, — усмехнулась дух одними губами. Я же обратила внимание, что выглядит она какой-то осунувшейся, как будто постаревшей. Да и от былой бравады не осталось и следа. И колкая фраза была произнесена скорее по инерции, нежели сознательно. — Твой отец никогда всецело не принадлежал мне, даже в минуты близости, — продолжила она. — И я знала, что так будет всегда. Когда родился Лука, то я поняла, что это та часть Андрея, которая всегда будет моей, что никто не в праве даже претендовать на него. А узнай Андрей про ребенка, то захотел бы его отнять у меня, потому что никогда не собирался провести со мной всю жизнь. Ты правильно подумала, что дороже детей нет ничего и никого для твоего отца, — губы Елены снова скривила улыбка, больше похожая на скорбный оскал. — И Луку он любил бы не меньше тебя! — сделала она ударение на последнее слово. — Но я его лишила такой возможности. И это была часть мести!

— Это очень жестоко, — во все глаза я смотрела на Елену, думая даже не о своем отце, а о брате. — Ты же лишила Луку его любви.

— У моего сына не было недостатка в любви, — жестко оборвала меня Елена. — У него есть все, о чем только может мечтать человек.

— Кроме родителей.

Потрясение было настолько сильно, мне до такой степени было жалко Луку, на жизнь которого наложило отпечаток вероломство матери, что я едва сдерживала слезы бессилия. Сейчас уже поздно было что-то менять. И эта красивая женщина, что стояла сейчас перед нами в образе бестелесного духа, даже в памяти Луки сохранилась как что-то эфемерное, ненастоящее. Но он мог бы общаться с отцом, который воспитывал бы его, учил жизни. Возможно тогда сейчас бы и не попал в такую передрягу…

— У него были отличные учителя! — зло посмотрела на меня Елена, и я поняла, что мои мысли открыты для нее. — Не так ли, братец?

Калина не спешил с ответом. Его руки горели на моем теле, и я чувствовала как он напряжен.

— Честно говоря, нет, — наконец, заговорил он.

— Что ты хочешь сказать?! — прикрикнула Елена.

— Мне никогда по-настоящему не было дела до твоего сына. — Калина говорил сурово, даже не пытаясь подсластить смысл слов. — Его растил Гордей, а я всегда был по стольку поскольку. Отсюда и результат.

Наши мысли с Калиной были схожи, получается. А вот Елена разволновалась не на шутку. Лицо ее менялось на глазах, превращаясь в скорбную маску. Кажется, она бы заплакала, если смогла. Но разве духи плачут?

— Он в беде, — даже не сказала, а простонала она, хватаясь за живот, как от резкой боли. — Моему сыну грозит опасность, и только она может ему помочь! — ткнула в меня Елена пальцем так резко, что я даже дернулась от неожиданности.