Ну, ничего, господин Освальд, ничего. Даст бог, посчитаемся мы с вами в самом недалеком будущем.

Однако в том, что будущее, хоть недалекое, хоть далекое, у меня будет, пришлось усомниться очень скоро, едва войдя в палатку командующего. Алексей и князь Григорянский вяло поприветствовали меня, но оба были мрачнее тучи. Престарелый же генерал, весь красный, с глазами навыкате от долгого натужного ора, в момент моего появления тряс какой-то бумагой перед носом младшего Соболева.

– А-а, вот и вы, господин полковник! – с удовольствием включил меня в общество обвиняемых генерал Веремеев. – Вот и вы, явились, не запылились! Живы и здоровы, в отличие от многих солдат, погибших по вашей дурной воле!

– Ваше превосходительство, ситуацию еще можно исправить, – я попытался повернуть разговор в конструктивное русло.

– Если и исправят ситуацию, то уже без нас, Бодров! – завизжал генерал, сунув и мне под нос бумагу с царской печатью. – Извольте все трое немедленно отбыть в Ивангород! Немедленно!

– А как же полк? – осведомился я, видя, что царевич и князь молча собрались на выход.

– О! Вы задумались о полке, господин из Холодного Удела? Позвольте узнать, почему же сегодня, почему не вчера?

– Господин генерал! Сейчас не время выяснять отношения и искать виноватых! Освальд не ждет от нас удара сейчас!

– Освальд и вчера не ждал! – нетерпеливо перебил меня генерал. – Вон отсюда, господа, в столицу!

– Отец предвидел подобное развитие событий и заранее составил бумагу, – грустно просветил меня царевич Алешка, когда уже спустя час мы с ним и Григорянским тряслись в карете по дороге в Ивангород. – Нам предписано немедленно предстать пред его светлые очи, а войска отойдут к Усолью и будут ждать прибытия Федора.

– Мы бы справились, – заявил я, – нужно было только дать нам еще немного времени! Нельзя же все дыры по всей стране затыкать одним только Федором!

– Обжегшись на молоке, дуют на воду, – горестно вздохнул Григорянский.

– Я хотел как лучше, – прошептал царевич и отвернулся к окну, чтобы скрыть слезы.

В общем, путешествие вышло безрадостным. Но даже оно не предвещало того, что произошло со мной по прибытии во дворец.

Не успел я переодеться с дороги, как за мной явились двое молодцев из Сыскного приказа, и пришлось срочно спускаться в цокольный этаж к Никите Андреевичу.

Кроме Глазкова в кабинете присутствовал какой-то священник в черных одеждах, но, до поры до времени, он молча сидел на лавке у стены, сверля меня злым взглядом из-под насупленных бровей. Также в левом дальнем углу кабинета за отдельной стойкой бюро расположился молодой канцелярист, назначенный для записи допроса.

– Присаживайтесь, Михаил Васильевич, – без тени своей обычной глумливой улыбочки предложил глава Сыскного приказа, – присаживайтесь и рассказывайте свою версию событий.

– С чего начинать, Никита Андреевич? – спросил я смиренно.

– С чего считаете нужным, а там поглядим.

Я рассказал историю нашего постыдного поражения, начиная с момента выезда на рекогносцировку. Правда, решение об атаке тимландского форпоста я выдал за спонтанное, вызванное стрельбой по нам неприятеля. Так уж мы договорились в пути с Алешкой и Григорянским. В остальном же всё поведал так, как было на самом деле, особый упор делая на подготовленности западни.