Все, если разобраться, шло отлично. И уха удалась, и Ваня Сайко, наводчик с третьей машины, играл на трофейном немецком аккордеоне, так что мы с Катрей даже раз станцевали (а Игорь-одессит с Людой). Правда, там все было совершенно платонически, а вот я, сидя рядом с Катрей, видел по ее адресованным исключительно мне улыбкам и взглядам, что очень скоро все у нас сладится. Вот только сидела в мыслях одна печальная заноза, не отвязывалась…
Да, разместились мы все, не теснясь, у Катри в горнице – это был дом ее родителей, а жили они до войны справно, за стол в горнице с двумя длинными лавками можно было и два десятка гостей усадить (Катря с мужем у них и обитали). Вот только погибли они нелепо – прикатили в очередной раз к полицаю на самогонку с полдюжины немцев, обычная пехтура, и, перепившись, начали палить вдоль улиц, и Катрины родители под одну из очередей, на свое невезение, и подвернулись. И кому тут пожалуешься?
Ладно, это я опять что-то отвлекаюсь. Так вот, заноза… Мне чертовски хотелось взять сома из Купалинского омута, но я трезво смотрел на вещи и распрекрасно пронимал, что мне этого в жизнь не удастся. Просто-напросто потому, что неоткуда взять подходящую снасть. Отличные немецкие удочки для этого решительно не годились – даже если сомище не в рост человека, как заверял Стах, размеров должен быть солидных. Самую толстую леску из набора он порвет так же легко, как я ниточку, намотав на указательные пальцы. Любое из трех удилищ сломает в момент. И нужен для него не обычный крючок, а целый крюк. Читал я про ловлю сомов – и Сабанеева, и еще парочку книг дореволюционного издания (они сохранились в библиотеке в нашем райцентре, поскольку, как я, повзрослев, понял, были абсолютно аполитичными).
Ну, предположим, подходящее удилище соорудить можно – из молоденького, достаточно высокого и толстого деревца. Но где взять соответствующую леску (или что-то вместо нее) и где раздобыть крюк? Да еще в деревне, где не рыбачили вообще? Вот то-то. Останется этот дядя в своей берлоге, то бишь в омуте, и в руки не дастся…
Курить выходили на крыльцо. Вообще-то Катря разрешала курить в доме (и отец, и муж у нее курильщики были завзятые), но сегодня за столом было слишком много народу – и как-то, не сговариваясь, выходили под открытое небо, в том числе и я – не мог же я один дымить в застолье, как барин?
В очередной раз вышло так, что на крыльце мы оказались вдвоем с Игорем. Отношения у нас были самые нормальные, к тому же оба малость захорошели, вот он и спросил с той самой легонькой дозой дозволенной фамильярности:
– Чего-то ты смурноват, командир, а?
– Что, так уж видно? – фыркнул я.
– Да наблюдается зорким глазом одессита… Ты уж прости, но меня любопытство разобрало: с чего бы вдруг? Вроде бы совершенно не с чего сегодня хмуриться: и сидим хорошо, и хозяюшка твоя, между нами, мужиками, тебе одни улыбочки да многообещающие взгляды шлет, а ты ж не лопух, чтобы этого не понимать. И все равно иногда на чело твое благородное определенно тучка набегает. Не по нраву мне такое настроение у любимого командира. Или тут что-то такое, что мне знать нельзя?