– День добрый. Разговор у меня к вам… служебный.

– Сядайте. – Он сел сам, показал на второй табурет. – В ногах правды нету…

Я покачал показавшуюся шаткой табуретку, сел. Огляделся. Комнатка была небольшая и явно служила Деменчуку служебным кабинетом – всей мебели стол с табуретками и невысокая этажерка с книгами. В углу стоял кавалерийский карабин, над головой старшины фотопортрет на стене – товарищ Сталин. Знал я такое фото с довоенных времен, вождь и учитель в гимнастерке с отложным воротником, без геройской звездочки. На глухой стене слева парень примерно моих лет, в военной форме, с двумя кубиками в петлицах.

Злость помаленьку разгоралась во мне еще по дороге. Чтобы ее отогнать, я спросил:

– Сын?

– Отож, – кивнул старшина. – Може, и воюет где, большая у нас с женой на это надежда. Только если и так, даст о себе знать не скоро – как бы он слал письма в партизанский отряд? Да и откуда ему знать, что я в отряде, взагали[15] живой… Когда громыхнуло, был у себя на погранзаставе в Бресте…

– Понятно, – сказал я.

(Тогда мы и не слыхивали о героической обороне Брестской крепости – о ней узнали только в шестидесятые трудами писателя Смирнова. Но все знали, что у пограничников, встретивших первый удар, потери были огромные…)

– А что за служебное дело возникло, товарищ старший лейтенант?

Мне почудилась в нем некая настороженность. А может, и не почудилась. Злость не проходила. Хотелось сграбастать его за портупею, выдернуть из-за стола и сказать пару ласковых. Теперь я не сомневался: он всё знал. Как все они здесь. Невозможно быть местным, прожить здесь всю сознательную жизнь, да вдобавок многолетним участковым, и не знать…

– Да вот возникло вдруг, – сказал я и, не скрывая язвительности, добавил: – После того, как я сегодня утром рыбачить ходил, к Купалинскому бочагу…

И с ходу стал рассказывать – кратко, отсекая ненужные подробности. Понаторел в составлении донесений, научился отсекать побочное, лишнее. То, как старшина слушал, только подкрепило в первоначальной догадке: всё он знал. Ни тени удивления на лице – скорее уж понимание. Злость не проходила.

– Вот так, – сказал я, закончив. – Вы ведь знали, старшина, всё о ней знали… Почему не рассказали сразу?

– Так вы ж не поверили б, – сказал он спокойно и как-то устало, что ли. – Приняли б за шаленца… по-русски, за ненормального. Вот вы возьметесь тем двум офицерам рассказать?

И вот тут вся злость на него враз улетучилась. Я живо представил, как меня слушают Шалин с Минаевым и с какими лицами они переглядываются, выслушав… И честно сказал:

– Нет. Не возьмусь. И в самом деле, за ненормального примут.

– Вот видите. Вы б не поверили.

– Не поверил бы, – признался я. – Никогда я не верил в такое, пока на собственной шкуре не убедился, что оно есть…

– Вот видите, – повторил он. И добавил задумчиво: – Значит, немец там на дне и лежит… Ну конечно, где ему еще быть…

– Не всегда лежит, – сказал я саркастически. – Еще временами и на берег вылезает…

– Это бывает, – сказал он совершенно обыденным тоном, как будто речь шла о самых что ни на есть исполненных житейской прозы делах. – Это она может…