– Что ты сделала с Игорем? – резко спросил я.

И не сомневался теперь, что это она его погубила. Стоило добавить ее, предельно странную, к тем странностям, что загадочную смерть Игорехи сопровождали, – и не оставалось никаких загадок, головоломка укладывалась полностью, как те, что мы порой брали у немцев среди прочих трофеев и долго над ними просиживали в свободные часы…

– Ничего я с ним не делала. Просто ушла…

– Врешь.

– Если и вру, то только про то, почему ушла. Ну, не был он пьян вдребезги, ну, не лез он мне под платье. Мне с ним просто стало вдруг скучно, я и ушла.

– Врешь, – убежденно повторил я. – Одного только не пойму – зачем ты его загубила? Что он тебе такого сделал?

На миг в ее зеленых глазищах мелькнуло что-то новое, не вполне понятное – дикое, свирепое, даже как бы и не человеческое. И тут же пропало, ее глаза вновь стали ясными. Но от того мрака, что на миг мелькнул в них, меня прошиб нешуточный озноб – словно куском льда по голой спине провели.

– Значит, ты меня не хочешь? – спросила она с наигранной наивностью. – Я правильно поняла?

– Да провались ты!

– Значит, отвергаешь, – сказала Алеся, и ее глаза потемнели. – А ты знаешь, какой злой может стать отвергнутая женщина?

– Плевать мне на твою злость, – сказал я. – Своей предостаточно. Я тебя ненавижу. И мы оба знаем, за что.

– Смотри, Егор, – сказала она уже совершенно другим голосом, с совершенно другим выражением в глазах. – Я ведь не только полюбить, но и извести могу весьма даже запросто…

– Не пугай, – сказал я сквозь зубы. – Немцы четвертый год извести пытаются, а я жив‑здоров…

– Ох, ну ты сравнил, поручик… – Ее улыбка мне показалась хищной. – То немцы, а то я…

– Не подначивай.

– А то что?

Я промолчал. И поднял с земли лежавший рядом «шмайсер». Бурлившая во мне ненависть была рассудочной, холодной, ничуть не туманившей рассудок. Такая сплошь и рядом приходит в бою. Я, держа автомат дулом вверх, лязгнул затвором. Готов был и в самом деле всадить в нее весь магазин – за своего боевого товарища, за то, что неведомо каким образом чуял в ней нешуточное зло…

А она безмятежно расхохоталась, закинув голову, – непритворно весело, беззаботно даже:

– Глупый, глупый поручик… Не берут меня пули, уж не посетуй. Такая уж я. Хочешь проверить? Милости прошу! – Она театральным жестом раскинула руки, выпятила грудь. – Ну что же ты? Стреляй, пока патроны не кончатся. Давно уже в меня не стреляли, доставь мне такое удовольствие…

И такая неподдельная уверенность звучала в ее голосе, что я так и не положил палец на спусковой крючок. Неведомо откуда был уверен, что она не врет и пули ее не возьмут.

Алеся засмеялась:

– А ты умнее, чем выглядишь, поручик… Значит, отвергаешь мою любовь! Ах, ах, девичье сердце разбито вдребезги… – И в ее голос появились жесткие нотки. – Ну что ж… Раз не будет любви, будет кое-что другое… До встречи!

Гибким, моментальным движением (в котором мне показалось нечто звериное, этакая грация пантеры, которую я видел в зоопарке) она перевернулась на живот и без малейшего всплеска, без брызг ушла под воду. Через несколько секунд ее уже было не разглядеть в темной воде.