– Не пытайтесь даже.

– Что ж, не стану. Ты мент опытный, со связями, куда мне против тебя… Да и правда на твоей стороне, если рассуждать по-честному. Давай в суд, в прокуратуру, гражданский иск не забудь, кстати, вчинить. Миллионов восемь спокойно можешь стрясти с больнички, а то и все двенадцать. Лишними не будут.

Зиганшин покачал головой:

– Вот уж нет.

– Что нет?

– Денег не возьму ни в коем случае. Я хорошо зарабатываю.

– Ну и зря. Это как раз нормальная практика – не наказывать врача, а получить компенсацию за причиненный ущерб. Так что я тебе советую подать денежный иск и на этом успокоиться.

– Нет.

– Да почему?

– Да неужели не ясно, что я бы сам заплатил все, что у меня есть, лишь бы только ничего этого не было! – сорвался Зиганшин. – Компенсация, ага! Вы сами себя слышите?

– Слышу.

– Ну так и что можно купить на эти восемь миллионов? Вот что? – Зиганшин резко встал. – Что такое можно купить на восемь миллионов, что заменит нам погибшего сына? Что нас утешит из того, что можно купить за деньги?

– Ты успокойся, пожалуйста. – Колдунов, кажется, хотел обнять его, но Зиганшин отскочил.

Случайно бросив взгляд в зеркало, он не узнал себя: выпученные белые глаза, оскал, как у шакала. Нет, так нельзя.

Он резко выдохнул, потер лоб:

– Простите, Ян Александрович.

– Да я привык давно, ты что. – Колдунов улыбнулся. – Если меня за рабочий день ни разу не обхаяли, даже как-то неловко себя чувствую, будто зря хлеб народный ем. Только одно обещай мне, ладно?

– Что?

– Ничего не предпринимай, пока жена не поправится.

Зиганшин кивнул.

Колдунов дал ему две таблетки валерьянки, и Мстислав Юрьевич поехал на службу.

Он с трудом сосредотачивался на рабочих делах, заставлял людей повторять сказанное, чего раньше за ним никогда не водилось. Обычно он схватывал информацию еще до того, как собеседник закроет рот, а сейчас понимал с трудом, будто ему говорили не по-русски. Каждые несколько минут Зиганшин проверял телефон и вздрагивал от каждого звонка, и сердце замирало от ужаса, если он видел на экране незнакомый номер – вдруг это из больницы, сказать, что Фрида умерла?

Зиганшин не знал, что тогда будет делать, и на всякий случай сдал пистолет в оружейную комнату.

Чем больше он боялся за жену, тем сильнее становилась жажда мести. Перед мысленным взором все время всплывало красивое высокомерное лицо врачихи из роддома, и у Зиганшина тряслись руки от ярости. И про хирурга он тоже не мог спокойно думать. Любимый коллега Фриды, приятель, практически друг семьи – и не проконтролировал какие-то несчастные салфетки! Не выполнил простейшей, рутинной задачи!

Если бы не эта ошибка, Фрида сейчас, может, вернулась бы уже на работу. Она – отличный специалист и любит свое дело, отвлекалась бы на службе, как отвлекается он. Или не вернулась бы, а, наоборот, усыновили бы они малыша, да мало ли как можно справиться с отчаянием, когда человек здоров, но врачиха не дала им ни малейшего шанса!

После обеда Мстислав Юрьевич вызвал к себе Шаларя, попросил его негласно порулить, а сам заперся в кабинете, составил четыре стула, лег на них, закрыл глаза и неожиданно крепко уснул.