Государь повернулся спиной:

— До свидания!

Сепаратный мир был окончательно отклонен.

Кулюкин, снова захлопнув за фрейлиной дверцу авто, помахал пальцем перед носом фрейлины и выразился доходчивей, по-армейски:

— Сиди в «Астории» тихо и не высовывай оттуда носа! Ясно? Двое вооруженных филёров будут тебя охранять неотлучно. Завтраки, обеды, ужины — по карте из ресторана за казённый счёт.

Фрейлина голосом Катерины из последнего акта пьесы Островского, перед тем как та бросилась в речку, воскликнула:

— Последний раз говорю: пусть ко мне придёт полковник Соколов! Или невинная кровь будет на ваших руках, разлучники!

Кулюкин ответил кратко:

— Доложу!

Кому он доложил — неизвестно, но вечером, около двенадцати ночи, в люксе появился гений сыска.

Фрейлина бросилась ему на шею, закричала:

— Уйди! О, как я тебя ненавижу! Ты заманил меня сюда, обманул, негодный! Я ради тебя пересекла линию фронта, а тебя, жестокий, нет как нет. — И с женской непоследовательностью добавила: — Где ты ходишь целый день? Дай я тебя поцелую, разбойник мой любимый…

Соколов высказал скромное пожелание:

— Чтобы счастье было полным, хорошо было бы поужинать. Я не ел с самого утра…

— Это особенно приятно, ибо ресторан оплатит контрразведка.

Соколов нажал кнопку электрического звонка. Когда явился лакей из ресторана, Соколов провёл пальцем по меню:

— Тащи, любезный, еду! Да живо, я голодный, а потому нетерпеливый.

Лакей вопросительно взглянул на клиента:

— Простите, ваше благородие, вы не сказали ни слова о заказе. Что изволите кушать?

Соколов начал свирепеть:

— Негодный, почему ты невнимателен? Я повторяю: тащи еду — всё, что есть в этой паршивой карте — от начала до конца.

Сделал Соколов это не с целью нанести урон казённым финансам, а потому что очень хотел есть.

Служители сдвинули все столы, какие были в люксе. Шестеро лакеев без устали подносили холодную закуску — сёмгу малосольную, осетрину горячего копчения, икру чёрную и красную, крабы в собственном соку, множество салатов, угри копчёные, грибы разные, сельдь залом с картофелем…

Соколов выпил две-три рюмки «Сухарничка», фрейлина сделала несколько глотков рислинга.

Потом были горячие закуски и второе горячее — в невообразимом количестве, суп черепаховый.

Наконец, на трёх подносах внесли десерт. Соколов предупредительно сказал:

— Мой друг, перед любовью не следует много есть!

— Лишь свежую черешню! Ах, какая сладкая клубника! Скушай, моё сокровище, ягодку… Ам!

Вместо запланированного часа атлет-красавец провёл у фрейлины всю ночь.

Утром, пошатываясь от любовной усталости, фрейлина проводила Соколова до дверей, пробормотала:

— Нет, ты вовсе не человек! Ты — настоящий левиафан! Чудовище… любимое. Я не сержусь на тебя. Как я хотела бы иметь от тебя ребёнка, мальчика. Какая волшебная ночь! Только ради неё стоило родиться, — и добавила: — Позволь я тебя поцелую. Прощай навсегда!

Они и впрямь больше никогда не увиделись.

Фрейлина, заточённая в гостинице «Астория», Государя не послушалась и не сидела тихо.

Как все русские, надолго оторванные от родного порога, она перестала чётко ориентироваться в мире российского бытия. Только этим помутнением разума и можно объяснить то, что фрейлина начала рассылать письма министрам. Обширное послание отправила председателю Госдумы Родзянко. Содержание писем было своевременно заготовлено германской разведкой, и суть их сводилась к одному: «Россия, пока не поздно, заключай сепаратный мир с Германией и Австрией!»