— И это все? — с сомнением в голосе сказал Кэмпбелл после того, как послал офицера выдать Тарзану ручную гранату.— И вы в одиночку опустошите траншею?
— Не совсем в одиночку,— уклончиво ответил Тарзан, загадочно улыбаясь,— но я ее опустошу. И, между прочим, ваши люди могут подойти через туннель от поста прослушивания примерно через полчаса после взрыва гранаты.— Повернувшись, он вышел и оставил штабников в полном недоумении.
По дороге через лагерь в мозгу Тарзана вдруг всплыло воспоминание, вызванное его предыдущим визитом в штаб. Вероятно, образ офицера, мимо которого он проходил, когда покинул общество полковника Кэмпбелла, и невозможность вспомнить, как зовут обладателя столь знакомого лица, вызвало его досаду. Тарзан тряхнул головой. «Сомнительно, нет, этого не может быть,— думал он,— но все же черты молодого офицера, закутанного в шинель, так схожи с чертами фройляйн Кирчер — немецкой шпионки». Ее он видел в немецком штабе в ту ночь, когда утащил из-под носа генерала и его штабных офицеров немецкого майора.
За последней линией часовых Тарзан быстро направился к Нуме. Зверь лежал и казался спящим, но как только Тарзан подошел и склонился к нему, лев встал; он издал тихий жалобный вой. Тарзан улыбнулся, так как различил в голосе царя зверей новые нотки — мольбу. Это был скорее скулеж голодной собаки, просящей у человека пищи, нежели голос гордого хищника.
— Скоро ты поохотишься, Нума, и наешься до отвала! — пробормотал Тарзан на понятном зверю языке Больших обезьян.
Он отвязал веревку от дерева, и Нума рядом с ним ступил, крадучись, на ничейную землю. Раздавались редкие винтовочные выстрелы, и только гулкие разрывы орудийных снарядов напоминали о присутствии артиллерии позади немецких и британских позиций. Поскольку снаряды с обеих сторон падали далеко за траншеями, они не представляли опасности для Тарзана и льва, но шум их полета, выстрелы и взрывы раздражающе действовали на Нуму, припадавшего при каждом звуке к земле от страха; он дрожал и жался к Тарзану, как бы ища у него защиты.
Осторожно два зверя двигались вперед к посту прослушивания немцев. В одной руке Тарзан нес гранату, данную ему англичанами, в другой сжимал веревочную петлю от поводка, на котором он вел льва. Наконец Тарзан добрался до того места, которое и входило в его план. Его зоркие глаза увидели голову и плечи часового, стоящего на посту. Человек-обезьяна крепко зажал в руке гранату. Он прикинул глазом расстояние, присел, а затем единым движением встал и бросил гранату, упавшую плашмя на землю.
Через пять секунд раздался сильный взрыв в траншее, где находился немецкий пост прослушивания. Нума нервно дернулся и попытался убежать, но Тарзан удержал его и, вскочив на ноги, побежал вперед, таща упирающегося Нуму за собой. У края траншеи он остановился и заглянул в нее. Там он увидел, что в живых осталось вообще немного врагов. Кругом валялись клочья разорванных тел. Единственное, что не было уничтожено взрывом, это пулемет, защищенный мешками с песком.
Нельзя было терять ни одной минуты. Подмога на пункт могла быть уже выслана по туннелю связи, ведь очевидно, что часовые на ближних постах слышали взрыв в пункте прослушивания и поняли, что он уничтожен. Нума не решался следовать прямиком по темному туннелю в вырытую яму, пропахшую порохом после взрыва, но человек-обезьяна не был настроен медлить — одним пинком сбросил он льва на дно траншеи. Перед ним зияло отверстие туннеля, ведущего с ничейной земли в немецкие окопы. Тарзан втолкнул Нуму в туннель и тут кое-что вспомнил: он бегом вернулся назад, снял пулемет с бруствера и поставил рядом со входом в туннель. После чего снова повернулся к Нуме и своим ножом быстро разрезал шнурки, удерживающие мешки на его передних лапах. Прежде чем лев смог понять, что когти его страшных лап снова свободны к действию, Тарзан срезал веревки с шеи и мешка на голове льва, толкнул его в глубину туннеля по направлению к траншеям и наподдал увесистого пинка, придав зверю ускорение.