– У нас замужняя женщина никогда не сближается с посторонними мужчинами. За такое преступление, по закону, женщина карается смертной казнью.

– Да, это мне известно.

– И здесь, в деревне Хэда, этот закон также действует, но... русские очень нравятся японкам.

– Благодарю вас, Уэкава-сан, я все расследую. Случаи такие на самом деле были, если вам стало об этом известно. Но больше этого не будет. Я вернулся и теперь все расследую и твердо буду действовать. У нас, в России, женщины также никогда не изменяют мужьям. Это запрещено законом и религией. Всем известно у нас, что в семьях, где муж или жена верны друг другу, родятся умные, здоровые дети.

– Ваше твердое мнение, ваше превосходительство, очень приятно слышать. Я принимаю все, что вы сказали, с благодарностью.

Уэкава сказал, что все понимает и сочувствует.

– Русские матросы очень сильные и хорошо работают, но им очень трудно, долгая жизнь вдали от родины и семьи переносится ими очень тяжело, и это понятно.

– Да, это так! – согласился ободренный Путятин, чувствуя такт и гибкость суждения молодого японца.

Уэкава выслушал адмирала с видом снисходительности и сожаления.

– У нас существует особый вид молодых и сильных женщин, которых мы готовы доставить в Хэда для ваших матросов. Это совершенно не семейные женщины. Такой дом можно построить около вашего лагеря в два дня.

Вся кровь бросилась Путятину в лицо. Но он терпеливо выслушал японца.

– То, что вы мне сейчас сказали, не может быть нами принято. Это против наших понятий о чести и нравственности. Ни в коем случае! И когда вы об этом заговорили! Скоро у нас наступит пост, и все время будем молиться. Категорически отвергаю ваше предложение.

Татноскэ перевел, что сейчас пост и адмирал поэтому не согласен. Никаких связей моряков с женщинами Хэда вообще не может быть и не будет.

– Никто из наших людей никогда не нарушит воздержания, и вы можете быть спокойны, – продолжал Путятин. – Никто не посягнет на священные основы семей.

«Ну, голубчики юнкера... это, наверно, все вы... Стыдно вам будет потом перед вашими отцами!»

– Вы можете также убрать женскую прислугу из дома, где живут мои офицеры, хотя девушки там все приличные и ни в чем дурном не замечены.

– Нет, это дочери самураев, они хорошо воспитаны и могут там оставаться, – отвечал Уэкава, – как и сейчас.

– У нас наступает время воздержания и строгой молитвы.

– Мне приятно видеть труд русских матросов, но мы не знали, что предстоит пост, и... и мы не смеем идти против ваших законов, поэтому приносим извинения... Теперь мы будем спокойны за судьбы семей крестьян деревни Хэда.

«Японцы защищают свои семьи, а мы обязаны защитить честь своего мундира и знамени, честь нравственности христиан, – полагал адмирал, оставшись в одиночестве, – а то и нас, и их можно обвинить в попустительстве дурным наклонностям распущенных личностей, в беззаконье, в развале дисциплины и еще бог знает в чем. Но ведь я еще вчера, как только пришел в Хэда, почуял все это. Я был занят договором, но душа моя все время болела. Поэтому я вчера сразу же собрал офицеров и потребовал от них личной нравственности и чтобы прервали свои амурные делишки, если таковые завелись, и подавали людям пример. Я знал, с кого начать – с офицеров, разумеется, – и я объяснил им все!»