– Жидко, но уверенно! – печально согласился шутник Музыченко и уже на полном серьезе продолжил:
– Говорят, ты даже письмецо Сталину состряпал, в котором предлагал сдать Киев… Мол, я не трус, но лучше сберечь людей…
– Да. Было дело.
– И что он – послушался?
– Если бы послушался, мы бы с тобой здесь не сидели.
– Точно.
– Ничего. Скоро наши дела пойдут на поправку, – авторитетно заверил Потапов.
– Только на моем, и твоем тоже, положении это никак не отразится. Мы уже не полководцы. Так, мусор, изменники Родины.
– Прекрати, Иван Николаевич. Сам знаешь, я таких разговоров не потерплю!
– А ты послушай… 18 августа 1941 года Гитлер и Муссолини прилетали в Умань принимать парад итальянских туристов[29]. Потом для них организовали экскурсию в У майскую яму[30]. Нас с Павлом Григорьевичем[31] вождям демонстрировали как самые главные трофеи Восточной кампании… Десятки фотографов запечатлели узкие губы фюрера, скривившиеся в презрительной улыбке, когда он тыкал в нас пальцем, будто мы не генералы, а скот какой-то… Потом эти снимки «украсили» чуть ли не все европейские газеты!
– Да, прав был Тишка, надо было мне заехать как следует по этим губешкам…
– Что, что ты несешь?
– Встречался я с ним, Иван Николаевич!
– С кем, Миша? Я не ослышался?
– Нет. Но об этом – позже!
Радость без причины
Украина, Луцк.
Ночь с 21 на 22 июня 1941 года
Михаил Иванович отпустил подчиненных и стал собираться домой. В это время зазвонил телефон. Командарм резко схватил трубку.
– Потапов у аппарата!
– Ну, здравствуй, земеля!
Обычно серьезный и не очень жизнерадостный, голос Жукова был полон необычных мажорных, пожалуй, даже игривых ноток.
– Здравия желаю!
– Директиву получил?
– Так точно!
– Обсудил?
– А как же иначе, товарищ командующий? Обсудил, выполняю…
– Молодец. Готовься – скоро свидимся.
– Что значит «скоро»?
– А то и значит, что не сегодня-завтра.
– Вы не в Москве?
– Никак нет. В «портовом» городе Тернополе. Знаешь такой?
– Так точно!
– Так что заправляй самовар, Михайло Иванович.
– А че его заправлять?! Для таких дорогих гостей он у меня всегда готов, – заверил Потапов и добавил: – Жду!
В ответ из трубки донесся задорный смех, а за ним – прерывистые короткие гудки.
«Какой-то странный звонок… В полночь. Из соседнего областного центра, до которого, как говорится, подать рукой. И что Георгий Константинович делает в той забытой Богом дыре? Нет… Что-то здесь не так, не чисто… Где Жуков – там война, там – наступление… Неужели… Неужели? Нет, в эту ночь домой я точно не пойду – останусь ночевать в штабе!»
Командарм устало вздохнул и прилег на доставшийся от буржуев диван, накрывшись генеральской шинелью, покоящейся до этого на вешалке встроенного в стену шкафа.
Исповедь командарма
Хаммельбург, офицерский лагерь ХIII-Д.
Начало декабря 1942 года
– А ты как попал в плен? – спросил Музыченко, потирая и царапая чуть ли не до крови насиженную ногу, по которой давно бегали «мурашки».
– Мы двигались в сводной колонне штабов Юго-Западного фронта, – тихо начал свое печальное повествование Потапов. – 20 сентября подошли к хутору Дрюковщина, что в пятнадцати километрах юго-западнее Лохвицы