Он заскрёб по кобуре окоченевшими пальцами.

Грета всхлипнула. С трудом запахнув шинель, она скрутила светлые волосы, прикрыла голову обрывком одеяла – и застегнула под подбородком ремешок каски. Комната качалась перед глазами – слёзы замерзали на её ресницах. Не прощаясь с Иоганном-Петером, она двинулась прочь по коридору. Ноги в солдатских ботинках, обмотанные тряпками, скользили по обледеневшему полу.

Она почти дошла до выхода, когда услышала выстрел.

Грета замедлила шаг, прислушиваясь. Спустя короткое время пистолет грохнул второй раз – коротко, вроде как поперхнулся. Через долю секунды на пол упало что-то тяжёлое. Ковыляя, как старуха, цепляясь руками за стены, Грета еле-еле добралась до двери.

Оцепенев, она встала в дверном проёме.

…Мимо госпиталя русские вели колонну пленных – жалкие остатки бывшей Шестой армии фельдмаршала Паулюса. Обмороженные, закутанные в краденые бабьи шали, с красными от мороза носами, еле передвигающие ноги, – они ничем не напоминали тех весёлых, загоревших солдат в летних мундирах с засученными рукавами, что рвались напиться воды из Волги. Это была уже не армия, а обезумевший сброд калек, нищих мародёров, готовых сдохнуть ради тепла и куска жареного мяса.

Один из русских конвоиров обернулся и посмотрел на Грету.

Молодой парень – нос картошкой, в маскхалате, автомат с круглым диском через плечо, красная звезда на шапке. Поклонившись ей в шутовском реверансе, он что-то сказал на незнакомом языке, его товарищи рассмеялись. Она разобрала только – «фроляйн».

Поднимая обе руки, Грета медленно шагнула с крыльца…