— Хочешь сам съездить?
— Ребят своих возьму. Ты, надеюсь, сказал тому своему хохлу, чтоб он держал язык за зубами?
— Ну а как ты думаешь? — даже обиделся Федор. Он хотел еще что-то добавить, но промолчал и лишь огорченно махнул рукой.
— Федя, — голосом тихим и проникновенным сказал Турецкий, — я отлично понимаю твои заботы. И, конечно, догадываюсь о той ораве доброжелателей, которые только и ждут, чтоб возник скандал, да покруче, а то им тошно жить. И в этой связи вовсе не собираюсь возводить частный случай в принцип деятельности твоего ведомства. Это ж только представь себе, к примеру! Ну вот, кто-то дает взятку, скажем, в миллион долларов одному из руководителей нашего с тобой драгоценного правительства. Представил? Мы не обсуждаем сам факт, поскольку причина действительно чрезвычайно важная и без взятки никак не обойтись. А теперь подумай, разве имеем мы с тобой право назвать все правительство сборищем жуликов и взяточников? И требовать вместе с некоторыми представителями народных масс уже не просто его отставки, а привлечения к уголовной ответственности? Да никогда! И ни в каком законе такое не прописано. А горлопаны — они обязательно найдутся.
— Ну спасибо, друг. Уговорил. Утешил. Пожалуй, даже засну сегодня спокойно. А между прочим, знаешь, там в бутылке еще осталось. Раз уж открыли, выдохнется же. Божественный аромат исчезнет.
— Не позволим, — решительно сказал Турецкий.
Глава восьмая «На земле»
1
Майор милиции Степан Калинович Новохатко был удручен. Любые мелкие нарушения по службе мог бы простить, включая откровенный наглеж личного состава, ибо за каждым лично не уследишь. Народ-то разный. Это ж как те дворники. Раньше выбор имелся, а почему? Ты ему и квартиру пообещаешь в доме, где двор надо убирать, и зарплату не самую плохую. Вот и не ощущался в них недостаток. То же самое и на дороге. Обеспечь его жильем, дай приличную зарплату, вот тогда он будет пахать не за страх, а за совесть. А если у тебя нет для него хотя бы временной комнаты в общежитии, да и деньги — кошкины слезы, то рассчитывать на его высокую сознательность уже не приходится. И если он идет в дорожный патруль, то явно надеется возместить недостаток личных средств за счет поборов. А поводов для таких противозаконных действий пруд пруди, сколько душе угодно. Случается, конечно, что по ошибке нарвется не на того, вот тут и приходит прозрение. Но тоже не всегда и далеко не у каждого. Один поймет, что надо кончать с опасной халявой, а другой подумает иначе: значит, надо действовать осторожней — вот тебе и вся логика…
Но то все дела обычные, рутинные, можно сказать. А чтоб его сотрудники спарились с бандитами, и предположить не мог Степан Калинович, вполне серьезный и самостоятельный мужчина тридцати пяти лет, с ранней лысиной и обвислыми, запорожскими, рыжими усами. Больше десятка лет уже отдал он своей хлопотной службе, и всякое случалось, чего греха таить…
Нет, конечно, что говорить, когда какой-нибудь лимитчик — без уважения относился к этому разряду населения Новохатко, как бы морально компенсируя тем самым собственное, не московское и даже не российское, происхождение, — так вот, с тем же лимитчиком все понятно. Он нередко поступает на службу, потому что чует свою некую моральную ущербность — по сравнению с теми же соседями, например. А тут ему сразу в руки — и власть! И оружие! И право считать себя всегда правым! Слишком уж велик соблазн для человека с избирательной совестью…