Гнев Фельдмана должен был обрушиться на поэтессу, но он первый начал и был перед ней серьезно виноват. Обидно, когда тебя при полном зале тыкают в твой менструальный цикл и заявляют, что у тебя вместо головы кастрюля. Хоть и детский уровень оскорблений, но цепляет крепко.

Хотя не в этом суть. Главное, Фельдман мог действительно не знать о том, что именно Пахомов навлек на него все его беды, но почему-то очень быстро согласился с мотивом убийства, когда его ткнули в него носом.

Пусть так, сказал он, но тогда… Тогда получается, что их связывало что-то другое.

Будущее рассыпалось, как истлевшая ткань, и каждый новый день, как ветер, уносил остатки надежд. Телефон глухо молчал. Никто больше не осаждал просьбами дать интервью, выступить на праздничном вечере, и из редакции тоже не звонили. Полина вытерпела неделю, набрала номер сама и снова услышала, что Ирмы Борисовны нет. Она попросила передать, чтобы редактор с ней связалась, но невидимая собеседница прервала со смешком: «Ой, я не запомню!» – и бросила трубку. Полина чувствовала – бабы ждут, когда она придет, чтобы сполна насладиться ее унижением.

Подружек, как в приторных советских комедиях, чтобы прибежали и все разрулили, у Полины не было. Эли далеко, и контакт с нею давно потерян, а вообще Полина считала женскую дружбу крайней пошлостью.

Нет подруг, некому познакомить и с молодым человеком, так что Полина осталась совершенно одна и однажды с удивлением поняла, что неделю не говорила ни с кем, кроме домработницы.

Раньше одиночество скрывалось за стеной поклонников и просителей, почему-то считавших, что Полина «протолкнет» их убогую писанину.

«Только если в унитазе застрянет», – усмехалась она про себя, принимая рукописи.

Выкидывать на помойку рука не поднималась, какое-никакое, а живое слово, и Полина, бывая в редакции, просто подкидывала переданные ей бумаги в общую кучу в отделе рукописей. Пусть у этих людей будет столько же шансов, сколько было у нее до Василия Матвеевича.

Теперь поток просителей вдруг совершенно иссяк.

Новый номер журнала вышел без ее стихов, интервью в «Литературной газете» тоже не появилось, и посвященная ей передача рассказала зрителям о чем-то совсем другом.

Полина исчезла из всех источников массовой информации, только через неделю в «Литературке» на шестнадцатой странице в разделе юмора появился маленький фельетон «Талант под микроскопом», посвященный нелепому раздуванию ничтожной фигуры Полины. Хуже всего было то, что фельетон оказался совсем не смешной, люди не станут обсуждать его, стало быть, и ее имя не упомянут.

Умные люди понимали, что публичная порка только подогреет интерес народа к Полине, а самое лучшее наказание для поэта – это забвение.

Немножко обалдев от одиночества, она позвонила во Дворец пионеров, в клуб «Отвага», сказала, что готова выступить перед детьми. Руководитель обрадовался, а на следующий день перезвонил и промямлил, что до конца четверти расписание очень плотное, лучше созвониться после весенних каникул. Полина разъединилась, едва дослушав. Хоть клуб и назывался «Отвага», руководитель не отважился принять опального поэта.