После освобождения Семен сразу вернулся на работу. Изба, где он жил, осталась за ним, но так выстыла, что первую ночь пришлось провести в больнице.

Приняли его спокойно, без малейшей неловкости, мужики, встречая, спрашивали, хорошо ли ему сиделось, таким светским тоном, как аристократы в былые времена осведомлялись, удачным ли оказался отдых в Ницце или следовало ехать в Баден-Баден.

Семен отвечал, что благодаря своей специальности и благородной статье он в СИЗО как сыр в масле катался. В общем, его действительно не обижали, и тех ужасов, которые рассказывают про порядки в тюрьмах, ему испытать не пришлось.

Пока сидел, совесть сильно мучила его за то, что убил человека, и грядущее наказание он воспринимал спокойно, даже с радостью, как цену, которую необходимо заплатить, чтобы дальше жить со спокойной душой, поэтому внезапное освобождение в зале суда со снятием обвинений выбило его из равновесия. Он растерялся, не совсем понимая, что ему следует делать, чтобы Пахомов больше не являлся ему по ночам, и в конце концов спросил совета у старого хирурга. Тот сказал, что у врача так и так к концу жизни образуется собственное кладбище, поэтому не принципиально, могилой больше – могилой меньше, не о чем переживать. А если серьезно, то в мирное время – да, надо во что бы то ни стало пытаться сохранить жизнь всем, но когда наступает острая ситуация, то тут действуют другие законы. Спасают сначала тех, у кого больше шансов выжить, сперва своих, потом врагов. В тех чрезвычайных обстоятельствах Пахомов оказался безвозвратной потерей, необходимой для того, чтобы Зина могла жить дальше, вот и все.

Семену трудно было успокоить этим свою совесть, но начались трудовые будни, и в повседневных хлопотах чувство вины притупилось.

Семен волновался, как там Лариса с Зиной, поэтому через месяц отпросился на три дня в город их навестить. Старый хирург попенял: «Мне что, теперь вечно жить оттого, что у тебя шило в жопе?» – но отпустил.

Они с Ларисой очень боялись, как на Зине скажется выступление в суде, но она сказала, что после этого ей стало легче. И действительно, он нашел племянницу повеселевшей, спокойной девочкой. Теперь, когда ее больше не терзала необходимость хранить тайну, вернулся интерес к учебе и к жизни вообще.

Зато Лариса страшно мучилась угрызениями совести, что не распознала угрозы и своими руками отправила ребенка в дом к чудовищу, погнавшись за призраком простого женского счастья.

Состояние сестры тревожило его по-настоящему, но Семен не представлял, как ей помочь.

Последний день в Ленинграде он проводил один в своей комнате, прощаясь с мамой. После ее смерти он еще ни разу не ночевал тут один, а в деревне и в СИЗО казалось, что она ждет его дома и они скоро увидятся. Теперь стало ясно, что нет. Шаль, накинутая на спинку стула, так и останется висеть, и белая ажурная салфетка никогда довязана не будет.

Лариса – девушка практичная, она сохранит комнату за ним, но быстро все тут поменяет, избавится от многих вещей, которые ему дороги, а ей безразличны, и первое, что отправится на помойку, – это мамины заметки и рукописи.