– Пи-и-ть… Пи-и-ть! – просит механик, с трудом произнося слова пересохшими губами, и тут же теряет сознание. С Гойдой дела обстоят не лучше, у него все лицо посечено осколками, но подпрапорщик держится… А где Морозов?! Остался в танке. Его тоже нужно спасти!

– Стой! Куда?! – только и успел крикнуть мне Гойда, прежде чем я, подчинившись закону «сам погибай, а товарища выручай», длиннющими прыжками преодолел расстояние до танка.

Вскакиваю на башню… Вот и нашему брату досталось. Сильный удар ослепил и оглушил меня, отбросив на моторное отделение. Черт! Не могу двинуть ногами, онемели. Но работают руки. На них я подтянулся к верхнему люку и нырнул в танк вниз головой. Дым в кабине рассеялся, и освещение работает. Вижу сидящего на своем «рабочем месте» Морозова, тот без сознания, левая рука и голова свисают на люльку пушки.

– Подъем! Подъем! – начал тормошить я его, стараясь привести в чувство.

Морозов зашевелился, но еще не в норме. Это ничего. Очухается. Попытаюсь пока завести танк. Зря я, что ли, столько времени уделял изучению управления.

Зачем заводить? Как это зачем? Если с танком все в порядке, то он может воевать и дальше.

Так-с. Сперва разберемся с мотором. С трудом мне удалось выключить скорость и выжать главный фрикцион. Где кнопка стартера? Вот она. Жму… Не заводится. Заводись, заводись, сволочь!..

А если кулаком по кнопке ударить?.. Уже лучше! Завелся, родимый.

Следующая моя задача: развернуть танк и отогнать его к окопу. Вывезти Голенищева из-под огня. Но вот только как вывезти? Через передний люк в кабину его не затащишь. Но все равно довожу танк до окопа, а там видно будет, что делать дальше.

Меж тем короткая летняя ночь постепенно переходит в предрассветный сумрак. К танку со всех сторон бегут немцы… с автоматами в руках! Не с винтовками, а именно с автоматами. Очередями бьют довольно грамотно. В окопе стоит германский пулемет. Им и отвечаю, в то время как Гойда с очухавшимся Морозовым уже прыгнули в башню и начали разворачивать ее…

Не сумели. Я едва успел нырнуть на дно окопа, прячась от ослепительной вспышки, обрушившейся на танк. И это были не лучи восходящего солнца, а нечто совершенно другое. Неведомое, страшное, несущее в себе такой сильный огонь и жар, спастись от которых можно было, лишь вплотную прижавшись к земле…

Странно, но после этого про нас как будто позабыли не только враги, но и санитары, снующие по улицам, с большим трудом справляясь с потерями захваченного города.

Наконец нашли, на носилках потащили Голенищева в госпиталь, а я все стоял и стоял, глядя на бесформенную груду расплавленного металла, ставшую могилой для Гойды и Морозова. Боли от потери не было… Совсем… Все же я окончательно огрубел и сделался бесчувственным болваном на этой войне. Вместо боли лишь мучительный вопрос: какое неведомое оружие могло вот так вот запросто уничтожить танк? Гадая, я тоже потащился в госпиталь, где снова сделался обычным человеком с обычными слабостями. Едва переступил порог, как защипало что-то повыше колена. Правой рукой я нащупал острый торчащий осколок, стиснув зубы, вырвал его, а затем мне показалось, что пол госпиталя проваливается… Может, сказалась бессонная и тревожная ночь, а может, организм в очередной раз напомнил, что бывает предел всему? Кто знает.