Рэмзи взял ее двумя пальцами за подбородок и внимательно посмотрел в глаза.

— Я люблю и буду любить Пенелопу Гамильтон, — решительно произнес он. — И готов вызвать на дуэль любого, кто усомнится в подлинности этого имени.

— Спасибо, — смущенно произнесла Пенни. — Я верю тебе.

Она благодарно пожала ему руку и, словно не желая продолжать этот тягостный для нее разговор, взяла со стола дневник Тесс и принялась вновь читать его с того места, на котором остановилась. Но О'Киф знал, что она сейчас чувствует себя почти так же, как он, когда внезапно оказался в чужом для него времени, без друзей, без знакомых, один на один с неизвестностью. С самого детства она ощущает себя покинутой и одинокой. Днем суета и заботы заслоняют от нее это чувство, но ночные кошмары вновь и вновь заставляют страдать от одиночества. Рэмзи видел это в каждом ее движении, каждом взгляде, но знал, что его любовь помогает ей справляться с тягостным ощущением, и потому верил в скорое избавление от этой беды.

— Посмотри, — сказала Пенелопа, протягивая ему дневник и указывая на разорванный переплет. — Тут что-то не так.

О'Киф оглядел толстую тетрадь со всех сторон. Исследовав одну из ее страниц, он заметил, что она была как будто мягче и толще остальных. Странный шелест, который она издавала при прикосновении, заставил его насторожиться. Он потянул за край листа, и тот легко поддался его усилию. Уголки бумаги разошлись, и на стол выпало сложенное пополам послание. Рэмзи развернул его, внимательно осмотрев перед этим, и, показав Пенни, сказал:

— Письмо написано в восемнадцатом столетии. Видишь, какая орфография и написание букв? По виду бумага напоминает какой-то документ, заверенный у нотариуса. Возможно, завещание.

— И что ты думаешь об этом?

— Кажется, это можно использовать как доказательство права семьи Блэквеллов на их родовой дом и живопись, находящуюся в этом доме.

— Ты хочешь сказать, что Фэлон незаконно занял их поместье?

— Да. Эта бумага служит тому подтверждением. Теперь ему трудно будет доказать, что он является законным наследником.

— С ума сойти! — Пенелопа пожала плечами. — Смотри, здесь подпись Тесс и Дэйна и еще чья-то… Я не разберу…

— Их барристера, — подсказал О'Киф.

— Ты был с ним знаком?

— Да, — усмехнулся он. — Не раз захаживал с ним в ближайшие кабачки пропустить по кружке пива.

— Надо же! — воскликнула Пенни, разобрав наконец подпись под документом. — Значит, ты пил с самим Томасом Джефферсоном, третьим президентом Соединенных Штатов.

— Ну да, — кивнул Рэмзи, отбрасывая в сторону найденную бумагу и усаживая Пенелопу на колени. — Но в то время он не был ни президентом, ни образцом добродетели.

— Так же как и ты.

— Конечно, — невозмутимо согласился он, и она, расстегнув пуговицы, скользнула рукой ему под брюки. — Это прелюдия к любви?

— Конечно, — кивнула в свою очередь она. И он вздрогнул, когда ее ладонь коснулась его возбужденной плоти.

— Ах Пенелопа! — выдохнул О'Киф, тяжело дыша.

— Я еще никогда не занималась любовью на кухне.

— Но сюда могут в любую минуту войти.

— Тогда отнеси меня туда, где запирается дверь.