Я тоже поднялась из кресла, пошла в свою комнату, легла в кровать и мгновенно заснула.

– Мама! – заорал во дворе мужской бас. – Мама!

Я подскочила на матрасе, машинально бросила взгляд на будильник, было полпятого утра. Я кинулась к окну, распахнула его и стала вглядываться в темноту.

– Мама! – голосили с улицы. – Ох, мама! Эх, мама! Ух! Ох!

Поскольку ничего больше не кричали, я решила, что в наш сад забрел кто-то из вечно пьяных караваевских мужиков и теперь буянит, не думая о том, что постояльцы гостиницы и хозяева еще спят. Окликать безобразника со второго этажа я не стала. Меньше всего мне хотелось разбудить страдающую от мигрени Белку, поэтому, живо схватив халат, я завернулась в него и понеслась во двор.

Входная дверь оказалась открытой. Это было странно, обычно Семен в полночь тщательно запирает замок и задвигает щеколду. Постояльцы, как правило, в это время разбредаются по комнатам, ну а те, кто загулял, могут нажать на звонок, и им сразу откроют. Но в середине осени любителей бродить допоздна по лесу нет.

Я зажгла фонарь, выскочила на крыльцо и увидела фигуру, которая быстро метнулась с дорожки в сторону живой изгороди.

– Стой! Кто идет? – выпалила я. – Немедленно вылезайте и объясните, почему хулиганите на чужой территории.

Ветки зашевелились, из-за туй вышла Филиппова, одетая в серый костюм.

– Анжела Сергеевна? – попятилась я. – Это вы сейчас во дворе кричали басом «Мама!»?

– Конечно нет, – встревоженно ответила преподавательница, – я спустилась минуту назад, хотела приструнить хулигана.

– У вас туфли испачкались, – сказала я.

Анжела поправила сумку, висевшую на плече.

– Напугала ты меня! Я пошла на крик, увидела человека и бросилась в кусты. Подумала, вдруг это насильник?

Я хихикнула и тут же замаскировала некстати вырвавшийся смешок кашлем. Навряд ли Филиппова может заинтересовать сексуального маньяка, на нее он не польстится.

– Мама! Эх! Ух! Ох! – раздалось слева.

– Слышишь? – вздрогнула Анжела.

– Холодно! Ого-го! – речитативом выводил мужчина. – Эгей! Озноб дерет!

Я пошла в ту сторону, откуда доносился вопль, очутилась на небольшой полянке и увидела, как в траве перекатывается огромный мешок, похоже, набитый мукой.

– Охо-хо! – звучало из него. – Мама!

– Сейчас же прекратите! – закричала я.

«Мешок» замер, затем закряхтел, сел и спросил:

– Кто здесь?

– Хозяйка гостиницы «Кошмар в сосновом лесу», – представилась я, – а вы кто?

– Изабелла Константиновна, – испугался незнакомец, поднял голову, и я тут же узнала нашего рабочего.

– Семен! Какого черта!

– Степа! – взвизгнул Сеня. – Зачем на рассвете ты вышла в сад при свете фонаря, на рассвете?

Я перевела дух.

– До восхода солнца еще далеко. Меня разбудили твои вопли.

– Я не орал, – стал открещиваться Семен, – мышкой шуршал, тихонечко, точно знаю, орать нельзя, нельзя орать, когда люди спят, если спят, не орать, а орать, когда не спят. Я так думаю! Я всегда думаю! Пошел снимать порчу, по твоему совету в росе купаюсь. Сглаз вымываю. Началась беда, когда цыганка нагадала о стекле, оно в двери, в двери оно, то самое стекло.