Задача фонда: помогать старым и одиноким евреям, оставшимся без всякой поддержки.

На религиозный праздник под названием Ханука выносили ханукию – подсвечник для девяти свечей. Устанавливали перед зданием. Это было довольно высокое сооружение в человеческий рост, сделанное из дерева или из меди.

Каждый день положено зажигать по свече. Сначала горела одна, потом две. До третьей свечи дело не доходило, потому что являлись ребята из общества «Память» и ломали ханукию. И раскидывали в разные стороны.

На следующий день выходили евреи и все ставили на прежнее место и снова зажигали свечи.

К вечеру появлялись ребята из «Памяти» и ломали ханукию. И затаптывали свечи.

Наутро евреи восстанавливали все как было.

К вечеру являлись ребята из общества «Память» – и так далее, по схеме.

Раввин предложил перенести ханукию в другое место и укрепить основание.

Инночка подошла к раввину и сказала:

– Какой смысл делать то, что будет разрушено?

Раввин погладил свою бороду – она у него жидкая и всегда чисто, до блеска промытая. И произнес:

– Деточка, дело в том, что у нас разные задачи. Наша задача – поставить ханукию. А их задача – сломать. Каждый должен заниматься своим делом…

Я стала осмыслять слова раввина. В самом деле, в моем случае у всех были разные задачи.

Моя задача – комната.

Задача Кольки – прибыль.

Задача Андрея – выпить. В его случае это – не распущенность. Это зависимость, которая управляет человеком.

Задача Андрея вошла в противоречие с моей задачей. И с Колькиной.

Базовые вопросы бытия: «кто виноват?» и «что делать?» – по-прежнему повисают без ответа.

Кто виноват? Никто.

Что делать? Ничего.

Когда Таточка родилась, сразу стало видно, что она – красавица. С первой секунды. Овальный лобик, готовые бровки и реснички.

Ребенка показали маме Тане. Мама посмотрела и воскликнула: «Красавица!»

Акушерка была усталая. Она знала, что все новорожденные на одно лицо – одутловатые от усилия. Им пришлось проделать нелегкий путь до своего первого крика, и непонятно, почему они кричат: от радости или от ужаса.

Акушерка повела глазами в сторону нового человечка и удивилась: «Правда красавица».

Назвали Наташа, сокращенно Таточка. Тата, Татуся, Туся.

Взяли няньку Анюту. Анюта приехала из деревни. Своей семьи у нее не было, специальности тоже не было никакой. Дом мамы Тани стал для нее всем: и семьей и специальностью.

Таточку Анюта обожала до дрожи. Не давала ей пикнуть, не спускала с рук.

Девочка росла, становилась тяжелая, как кабанчик, но Анюта терпела нагрузку.

Таточка восседала на ее руках, запускала свои пальчики под платок Анюты, вытаскивала волосы и с удовольствием их драла.

– Ах ты цапатиха! – восхищалась Анюта. (Цапатиха – производное от глагола «цапать».)

– Вы ей все разрешаете, – упрекал папа Сева. – Ребенок должен знать границы.

– Ее не надо дражнить, – возражала Анюта. – Надо, чтобы все по-ейному было.

Таточка любила поесть. Ее щечки стали тугими и блестящими, как яблочко. Картофельное пюре она называла «ае», «до свидания» произносила «аяне», и все в таком роде.

Мама Таня и папа Сева обожали свою дочку, смотрели на нее блестящими от восторга глазами. Папа звал «кисечка», мама звала «кукуся», и в этих звуках Таточка ловила музыку любви. Ее никогда не наказывали, не ругали и, конечно же, не били, не дай бог.