Гунтер посматривал на солнце, а Ульман громыхнул за спиной:

– Придется ночевать…

Гунтер приподнялся в седле, прокричал зычно:

– Где здесь дом старосты? Отвечать быстро, пока его милость, сэр Ричард Длинные Руки, которому принадлежит это село Большие Печенеги со всеми землями, лугами, пашнями и народом с живностью, не рассердился и не начал вешать вас… деревья здесь, смотрю, высокие!

Народ начал поспешно опускаться на колени, многие указывали через головы на удаленный дом, добротный, с хорошей крышей, где вертелся деревянный флюгер.

Ульман первым погнал туда коня, мы с Гунтером подоспели, когда он спешился и вошел в дом.

Еще у крыльца мы ощутили сильный запах ладана, воска, горящих свечей. В передней комнате слабо горят три свечи, из второй доносится монотонное бормотание. Я остановился в дверном проеме, тяжелый застойный воздух не пускает дальше, а в бормотании с трудом распознал молитву о здравии и выздоровлении. На широкой кровати лежит укрытый по грудь старец, борода поверх одеяла, седые волосы в красивом беспорядке лежат на плечах и рассыпались по несвежей подушке. Рядом с ложем сгорбленный парнишка монотонно читает толстую-претолстую книгу.

Ульман оглянулся, Гунтер шагнул мимо меня, сказал громко:

– Доброго здоровья! Захворал или как?

Мальчишка вздрогнул, умолк. Старец смотрел просветленным взором, а когда заговорил, голос был чистый, сильный и тоже просветленный, исполненный светлой радости:

– Хвала Господу, здоров!.. Все в руке Господа, он дает и отнимает… Да продлится Царствие Его, да расточатся врази Его, да бежит от лица его ненавидящий Его, да исчезнет яко дым…

Я отступил, кивнул Гунтеру. Ульман выдвинулся за ним, спросил непонимающе:

– А что с ним?

Я отмахнулся.

– Истину ищет. Пусть, тут уж ничего не сделаешь…

Со стороны озаренной закатным солнцем околицы брел босой мужик средних лет, длинный, костлявый, волосы черные с проседью. Солнце светило ему в спину, голова и плечи казались залитыми кровью, а лицо оставалось в тени, прямо исчадие зла. На меня бросил острый взгляд, помедлил, я не сводил с него глаз, еще раз посмотрел, очень нехотя поклонился, но опять же не подобострастно, а с ленцой, с чувством собственного достоинства.

Я спросил у Гунтера:

– Это кто?

– Разбойник, – ответил Гунтер нехотя. – Мигель Сорока.

– Разбойник? А почему не на дереве?

Гунтер буркнул:

– Своих не грабит.

– А, – сказал я понимающе, – двойные стандарты! Знакомо, знакомо… И чем еще знаменит этот Робин Гуд хренов?

Он пожал плечами.

– Да так… Не влезает в дела села, но когда вмешивается, его слушают больше, чем старосту. Помогает вдовам и сиротам.

– Из награбленного? Легко приходит, легко уходит.

Благородный разбойник уже прошел, я свистнул, он оглянулся, я поманил пальцем. Он подошел с той же рассчитанной медлительностью, чтобы не уронить себя в глазах сельчан, все видят, но в то же время не слишком медленно, чтобы не вызвать мой феодальный гнев. Волосы всклокочены, морда опухшая, видать, неплохо погулял вчера, да и ночью продолжил, если весь день еще тот видок, но даже в таком виде это ястреб среди перепелок, вон как поводит по сторонам хищным крючковатым носом.