Кроткий легонько похлопал ее по предплечью. Тому самому, где змеился шрам.

— Все хорошо.

— Хорошо будет, когда мой нож…

— Не ввязывайся, Шай. Это старый долг, который надо отдавать. Их всегда надо отдавать. — Он заговорил с Трясучкой на северном наречии. — Что бы ни было между нами, их это не касается.

Кол посмотрел на Шай, на Ро… Казалось, в его живом глазу плескалось чувств не больше, чем в металлическом.

— Это их не касается. Выйдем?

Они спустились с крыльца перед лавкой. Не быстро и не медленно, соблюдая дистанцию и не сводя друг с дружки взглядов. Ро, Шай, Вист и Пит вышли за ними и замерли кучкой безмолвных наблюдателей.

— Кроткий, да? — сказал Трясучка.

— Имя как имя, не хуже других.

— О нет, не скажи. Тридуба, Бетод и Жужело из Блая позабыты. Но люди все еще слагают песни о тебе. Как ты думаешь, почему?

— Потому, что люди глупы.

Ветер громко хлопнул незапертой ставней. Два северянина стояли лицом к лицу. Рука Кроткого свисала свободно, обрубок недостающего пальца касался меча. Трясучка отбросил полу плаща, освобождая свое оружие.

— Это у тебя мой старый меч, что ли? — спросил Кроткий.

— Забрал у Черного Доу, — пожал плечами Кол. — Ты не думаешь, что все в жизни повторяется?

— Все и всегда. — Кроткий наклонил голову к правому плечу, потом к левому. — Все повторяется.

Время тянулось бесконечно долго. Где-то по-прежнему смеялись дети, донесся голос их матери, зовущей в дом. Кресло-качалка под старухой продолжало скрипеть. Все так же визжал на ветру флюгер. Порывистый ветер поднимал пыль с дороги и трепал плащи двух бойцов, застывших на расстоянии четырех или пяти шагов друг от друга.

— Что случилось? — спросил Пит, но никто ему не ответил.

Трясучка оскалился, Кроткий прищурился. Рука Шай до боли сжала плечо Ро. Кровь пульсировала в висках. Скрипело кресло, стучал ставень, где-то лаяла собака.

— Ну? — рыкнул Кроткий.

Трясучка слегка повернул голову, его здоровый глаз покосился на Ро. Задержался на долю мгновения. Она сжала кулаки и стиснула зубы. Как же ей хотелось, чтобы он убил Кроткого! Она молила об этом всей душой! Налетевший ветер взъерошил волосы, остудил щеки.

Скрип. Стук. Скрежет.

— Ладно, пожалуй, мне пора, — сказал Трясучка.

— Что?

— До дому долгий путь. Но следует вернуться и рассказать, что девятипалый ублюдок вернулся в грязь. Разве вам так не кажется, мастер Кроткий?

Тот сжал левую кисть в кулак таким образом, что отсутствие пальца не бросалось в глаза. Кивнул.

— Верно. Он умер давным-давно.

— К общей радости, я думаю. Кто бы захотел повстречаться с ним еще раз? — Трясучка подошел к коню, запрыгнул в седло. — Я мог бы сказать — до свидания… Но, думаю, лучше нам больше не встречаться.

— Лучше. — Кроткий оставался на месте, глядя на него.

— Некоторым людям не написано на роду делать что-то хорошее. — Трясучка вздохнул и усмехнулся. Улыбка казалась чужой на его изуродованном лице. — Но даже так неплохо. Нужно когда-то завязывать.

Он пришпорил коня и направился на восток, прочь из города.

Какое-то время все соблюдали молчание. Дул ветер. Скрипело кресло. Солнце садилось. Потом Вист шумно выдохнул: