– Что происходит?
– Уплотнение – вам одна комната.
В квартиру первым зашел денщик, за ним офицер, – прямо в сапогах в большую комнату. Из дальней спальни выбежала босая Нилочка.
– Здравствуйте, – удивленно уставилась она на гостей.
– Буна димената, – поздоровался денщик и с интересом стал рассматривать Нилу.
Женя вспыхнула:
– Марш в комнату! Одеться немедленно и ко мне!
Она закрыла собой Нилу и, глядя прямо в глаза, обратилась к денщику:
– Не смей смотреть на мою девочку!
Денщик, не понимая, насмешливо отмахнулся и открыл шкаф.
Пунцовая Женька бросилась вынимать свои вещи.
Денщик, так же молча, отобрал у нее стопку постельного белья. Потом вытащил Петькин пиджак и довольно прищелкнул языком. Женя так сжала кулаки, что поранила ладони.
Нельзя… нельзя… у тебя дети…
Она бы убила этого наглого усатого урода с одного удара любым ножом с кухни. А вторым ударом – офицера. Хотя лучше наоборот – у того оружие при себе. А что потом? Потом все равно ее поймают…
Она сквозь зубы, не поднимая головы, произнесла:
– Если что-нибудь понадобится – позовите.
Залетела в свою спальню и схватила Нилу за ухо, зашипела:
– Ты что полуголая ходишь? Хочешь, чтоб тебя изнасиловали прямо дома? А ну оделась! И бабушкину кофту сверху старую! И не причесываться!
Сгоняет на кухню:
– На, жуй!
– Что это?
Женька сунет Ниле в рот пару зубчиков чеснока:
– Разгрызла и медленно разжевала!
– Мама, фу, я не хочу. Зачем?
– Жри, чтоб на тебя не позарились! Воняй, не мойся. Ходи как конь шахматный. Два врага в доме! Воняй и в глаза не смотри!
– Красивая баба, – задумчиво сказал офицер, когда Женя вышла из комнаты.
– Привести вечером? – отозвался с готовностью денщик.
«Бег козы»
Анька пришла в себя. Увидела пятно на потолке в форме хачапури. Застонала.
– О, с возвращением! – Сухонькая старушка в медицинской шапочке смочила ей губы.
– Где я? – Анька пыталась сфокусировать взгляд. Хачапури на потолке расстекалось и медленно вращалось.
– А ты не помнишь? В Бек Къазы.
– Какой бег козы?
– Село наше. Деточка, а ты откуда?
Анька ухватилась рукой за кровать – та плыла и разворачивалась. И ходила волнами.
Все, что она помнила хорошо, – было судно. Ее эвакуировали в последний день с военными.
– Досиделась дура! – скажут ей в военкомате.
Аньку не хотели брать на фронт. С инвалидностью и занимаемой должностью ей полагалось или оставаться в подполье и вести агитационную работу, или проходить ускоренные курсы медсестер и отправляться в санчасть. Но самый очевидный и близкий ее работе вариант – это корреспондентом в военную газету. Учитывая риски, ответственного партийного работника и коммунистку все-таки эвакуировали. Аньку укачивало и мутило всю дорогу из Одессы до Крыма. А когда она сошла на берег, мутить не перестало. Дальше все было как в тумане. Озноб, высокая температура, марево перед глазами. Она еще не знала, что это тиф. Выныривая из этого удушливого сумеречного состояния, она твердила одно: – Мне надо в Джанкой.
Когда отключился ее беспокойный мозг, всплыл единственный адрес, куда она рвалась по-настоящему – село под Джанкоем, где жил Боренька.