– Есть ли еще что-нибудь, профессор? Какая-нибудь просьба?

– Пожалуй, господин генерал-полковник. У меня есть к вам особая просьба, чисто человеческая. – Я указываю на небольшую комнатку. – Там лежит тяжело раненный солдат. Мы точно знаем, что ему уже ничем не поможешь. Слишком тяжелые повреждения легких, диафрагмы и внутренних органов брюшной полости. Но если бы вы, господин генерал, подошли к нему… Я прошу вас.

Генерал становится очень серьезен. Он кивает. Мы ведем его в маленькую полутемную каморку. Молодого солдата зовут Альберт, я помню только его имя.

– Альберт, – обращаюсь я к нему, когда мы подходим к его кровати, к которой прикреплены капельница и дренажная трубка, – тебя пришел навестить господин генерал, наш главнокомандующий. Открой-ка глаза…

Так как Альберт, широко распахнув глаза, хочет подняться прямо в кровати, невзирая на свое беспомощное состояние, генерал-полковник Буш быстро склоняется над ним и, легко взяв за плечи, удерживает на месте.

– Не теперь, мой мальчик, лежи спокойно, – взволнованно звучит его голос. – Я просто хотел навестить тебя и сказать, что ты был очень храбр и что мы тебя никогда не забудем. Ты здесь в надежнейших руках. Хирурги вместе с профессором обязательно поставят тебя на ноги. Обещай мне, что ты будешь помогать им и непременно поправишься. Ты сделаешь это?

Альберт кивает. Его бледное лицо, омраченное предчувствием приближающейся смерти, на какое-то мгновение озаряется улыбкой, но, кажется, он уже за пределами этого мира. Собрав все силы, он тихонько шепчет:

– Слушаюсь, господин… генерал…

Затем веки его опускаются, и в совершенном изнеможении он откидывается обратно на подушки.

Выйдя за дверь, за которой угасает Альберт, юноша, еще не успевший повидать жизнь, генерал-полковник, привыкший отдавать приказы, но, наверное, никогда не сталкивавшийся так близко с теми мучительными, омраченными ожиданием смерти страданиями, которые стоят за этими приказами, хватает меня за руку. На глазах у него выступили слезы. Едва владея голосом, он шепчет:

– Профессор, ведь это ужасно.

Его рука, словно в поисках опоры, крепко держится за мое плечо.

– Профессор, я должен знать, что будет с этим юношей. Неужели действительно не осталось никакой надежды, пусть даже самой малой? Ежедневно информируйте меня о его состоянии, профессор.

Затем по пути он снова повторяет свой вопрос:

– Есть ли у вас еще пожелания, просьбы?

– Да, господин генерал. У меня есть к вам еще одна срочная просьба!

В нескольких словах я обрисовываю положение в Молвостицах, рассказываю, насколько переполнены там все госпитали, замечаю, что нет ни малейшей возможности перевозить раненых в Демянск или в Холм, говорю также, что там давно ждут моей помощи, а все попытки добраться до Демянска по размытым дорогам заканчивались неудачей.

– Пять раз, – сообщаю я, – мы безнадежно застревали либо в грязи, либо в пробках, даже несмотря на то, что нам выдали автомобиль высокой проходимости. Туда можно добраться лишь на самолете. Господин генерал, я напрасно просил главного врача выделить мне самолет. Связной отряд, обычно всегда готовый помочь, тоже отклонил мою срочную просьбу.