Вадим встал из плетеного кресла и потянулся, ловя лицом легкий морской бриз, пахнущий солью, водорослями и простором.

— Жаль, что ты не можешь видеть себя со спины, — задумчиво «пропела» Полина.

— И что же ты там такое углядела? — Бросил он взгляд через плечо.

Полина, на которой из одежды оказались сейчас только янтарные бусы, сидела в кресле, положив длинные безупречного рисунка ноги на столешницу одного из плетеных столиков, составлявших вместе с креслами гарнитур «верхней» террасы, относительно небольшой, в отличие от «нижней», но зато являвшейся естественным продолжением их с Полиной спальни.

— Я там увидела такое, — улыбнулась в ответ Полина. — Что еще немного и захочу снова.

— Скажешь, когда закончится это твое «еще немного», — улыбнулся Вадим. — Но если оно затянется, я и спрашивать не стану!

Он и сам был голым, но стеснительность исчезла вместе с прошлой жизнью, и он, если честно, не тосковал по ней, как не печалился и о лаборатории, или о чем-нибудь еще, что умерло вместе с прежним его именем и настоящей биографией.

— Выпьешь? — Спросил он, подходя к столику на колесах, который они сервировали с Полиной где-то между первым и вторым приступом страсти, а теперь утянули вместе с собой из спальни на террасу.

— Вообще-то, нас учили, что алкоголь беременным женщинам вреден…

— И поэтому вы с Лили пили «Капиринью».

— Во-первых, сколько там и было той кашасы…

— А во-вторых, сегодня ближе к вечеру вы, мадам, примете зелье моего папеньки, и все отрицательные факторы — алкоголь, никотин и прочие ужасы биохимии — как рукой снимет.

— Ну, если ты обещаешь… Плесни мне кашасы и сигарету тогда уж не забудь!

А между тем, солнце поднималось все выше и выше, краски восхода менялись, наполняясь теплом наступающего утра, становясь еще более сочными и яркими, и Реутов должен был признать, что лучших декораций для их с Полиной любви и придумать невозможно. И для начала новой жизни тоже.

«Вот только которой по счету?» — спросил он себя, раскуривая гаванскую сигару.

Вопрос непростой, потому что и история, если честно, была более чем заковыристой, и началась она отнюдь не в 1938 году, когда, если верить метрике, появился на свет Вадим Реутов, а гораздо раньше и одновременно много позже. Вот это последнее обстоятельство и делало реутовскую историю чем-то уж совершенно фантасмагорическим. Но, как говаривали, древние хазары, человеческий разум не может измыслить ничего такого, что бы загодя не приснилось богам.

«А это я к чему?» — Но мелькнувшая было мысль возвращаться, кажется, не собиралась, хотя и случайной была вряд ли.

Реутов отхлебнул ароматной и крепкой кашасы и выпустил клуб табачного дыма, якобы любуясь красками рассвета в тропиках, но он, и в самом деле, ими любовался, получив заодно право и возможность на законных основаниях немного помолчать.

Александр Керн — так на самом деле звали реутовского «родителя», — к тридцати годам был человеком бывалым и притом высокообразованным. Капитан-лейтенант инженерной службы, он участвовал в двух военных конфликтах в составе «разведки первой волны», которая если и ошивается по тылам, то только по вражеским. Крутой в общем был дядечка, не смотря на возраст, — три ордена и два специальных наградных знака чего-нибудь да стоят — и талантом бог не обделил, потому как в промежутках между компаниями присовокупил Алекс Керн к техническому факультету Космической Академии еще два образования — психологическое и биологическое. А дело происходило в 2020 году от рождества Христова. Но это если по-нашему считать, потому что по ихнему год на дворе был 987-й и не от сотворения мира, в которое сограждане Алекса не слишком-то уже и верили, и не от рождества Христова, который у них просто не родился, а от того, что они называли Великим Соглашением. Так вот, в год от Великого Соглашения 987-й капитан-лейтенант Керн получил приглашение войти в научную группу профессора Колодного. Группа была полуофициальной, но, тем не менее, получала совершенно невероятное по масштабам финансирование от Управления Колонизации, имея при том такую свободу действий, что многие, узнав об этом, от зависти удавились бы. Впрочем, удивляться тут было нечему, так как Колодный был тот еще прохиндей и манипулятор. Его школы Керну потом на всю жизнь хватило, а это без малого целый век. Но каким бы ни был Павел Игнатьевич по своим человеческим качествам, одно бесспорно: был он фантастически талантливым ученым. Вероятно, к нему даже больше чем к кому-либо другому, к тому же Эйнштейну, если брать пример из нашей жизни, подходило определение — гений. Гений и есть, поскольку в одиночку не только создал «теорию перехода», имея в виду «внепространственные мембраны», но и воплотил сию теорию в жизнь, изобретя и построив «машину пространства». Тут следует пояснить только, что до Колодного теория «веера реальностей» или «розы пространств» была скорее философской, чем физической, а он сумел доказать, что «иные реальности» не сон разума, а самая что ни наесть материальная сущность, и, построив свою машину в 2017 — сначала один, а позже и с группой присоединившихся к нему энтузиастов — посетил семь таких реальностей, населенных, следует отметить, одними и теми же — в биологическом смысле — живыми существами, включая сюда и людей. Впрочем, посещения эти были краткими и более напоминали разведывательные набеги. Однако какое-то — пусть и небольшое — количество книг, газет и прочих печатных изданий, так же как пластинок, магнитных лент и иных искусственных носителей информации профессор из этих своих вояжей «за мембраны» привез. Вот только кроме самого Колодного и его приближенных никто чудес этих не видел и оценить, соответственно, не мог. Казалось бы, мелочь, но именно из таких мелочей и соткался рисунок будущих событий.